Путь Кассандры - Глава 17

Юлия Николаевна Вознесенская

"Путь Кассандры или Приключения с макаронами"

Глава 17

Мы ехали и ехали, а я все спала и спала. Стоило мне проснуться и тихонько позвать Леонардо, он сейчас же оборачивался на мой тихий зов, останавливал машину и шел ко мне. Он разговаривал со мной, хотя я почти не отвечала, кормил и поил меня, выносил на руках из машины, чтобы я могла освободить мочевой пузырь и кишечник, я делала это прямо у него на руках, как ребенок. И все эти нехитрые действия отнимали у меня так много сил, что как только он укладывал меня в машину, я тут же снова засыпала. Спала я без снов, только молилась во сне.

Как-то, совершив с помощью Леонардо все свои подвиги в придорожных кустах, я попросила его не относить меня обратно в джип, а дать немного полежать на земле.

Он вынес спальный мешок, расстелил его на траве и уложил меня на него. Я лежала и чувствовала под собой живую землю, а сверху — небо. Потом я села и огляделась. Вокруг стояли горы, поросшие высокими темными елями.

— Это Альпы? — спросила я.

— Нет, кара Сандра, это Карпаты. Мы едем по восточному берегу Европейского моря.

— К бабушке?

— Сначала ко мне. Ты должна немного прийти в себя и поправиться, а то испугаешь бабушку.

— Я хочу к бабушке.

— Как только ты встанешь на ноги, мы сразу же к ней поедем.

— Бабушка волнуется... Ей вредно...

— Она знает, что ты со мной.

— Ну, хорошо...

Столь долгий разговор утомил меня, и я снова уснула и не слышала, как Леонардо перенес меня обратно в машину.

Однажды, когда Леонардо утром открыл дверцу, чтобы вынести меня наружу, в салон джипа ворвался теплый ветер. Я принюхалась и спросила:

— Чем это так хорошо пахнет, Леонардо?

— Морем, Сандра. Мы уже приближаемся к Средиземному океану. Мы уже сегодня будем дома.

Вечером мы спустились с гор и въехали в городок, где жил Леонардо. В темноте я не узнавала улиц, но когда Леонардо вынес меня из машины и понес к дому, я узнала запахи Мерило: пахло нагретым камнем, берегом, розами и... фруктами!

— А фрукты будут? — спросила я.

— Будет фруктовый сок.

— А фрукты?

— Фрукты — завтра.

В квартире Леонардо пахло солнцем и сухой пылью. Он отнес меня на кровать и открыл настежь все окна и балконную дверь. Потом он заставил меня выпить стакан подогретого сока и велел спать. Засыпая, я слышала, как за окном шумят волны. Как будто кто-то большой и мудрый листает страницы огромной книги, и они шелестят, шелестят, шелестят...

Я очень медленно приходила в себя. Сил у меня совсем не было. Я целыми днями спала. В промежутках ела, тихо радовалась Леонардо и опять засыпала. На мне появилась аккуратно заштопанная во многих местах шелковая пижама, явно не с плеча Леонардо — на нем бы она лопнула.

— Какая маленькая пижама... Чья она?

— Завел на всякий случай, — засмеялся Леонардо. — Я подумал, а вдруг меня снова посетит какая-нибудь красивая девушка и останется у меня ночевать, а у меня и пижамы для нее нет! Пришлось завести. Вот она и пригодилась.

— Болтунишка...

Леонардо снял с меня мой крестик и починил его, приделав к нему каким-то образом новое колечко, и вместо почерневшего шнурка продел в него тонкую серебряную цепочку. Но все это я заметила сквозь сон. Я почти не просыпалась даже тогда, когда он водил меня в туалет и под душ. Однажды я что-то вспомнила и сказала ему:

— Из тебя получился бы хороший дедушка. Знаешь, меня в детстве дедушка Илиас купал, даже бабушке не доверял...

— Из меня и отец получится неплохой, вот увидишь...

Про отцов я ничего не знала, поэтому в ответ просто уснула.

Я чувствовала, как во сне постепенно расслабляются и расправляются мои сжатые и скрюченные нервы, сосуды и мышцы. Потом они, расправленные, стали наполняться покоем, а после уже и силой.

Как-то я проснулась оттого, что мне послышались голоса: один принадлежал Леонардо, а другой, женский, был мне совершенно незнаком... Говорили они по-итальянски. Я решила, что к Леонардо заглянула его знакомая или соседка. Потом я услышала собственное имя, произнесенное несколько раз женским голосом. Я встревожилась.

Потом кто-то вошел в комнату и наклонился надо мной. Я открыла глаза. Незнакомая красивая женщина с короткими светлыми волосами глядела на меня зелеными глазами, гладила меня по руке и улыбалась сквозь слезы.

— Сандра! Ты меня слышишь? Ты узнаешь меня?

Я долго вглядывалась в нее, пока в этом круглом загорелом лице с заплаканными глазами не проступило что-то очень знакомое и дорогое...

— Мира? Это ты?

— Я, родная моя. Вот видишь, прошло всего несколько месяцев, и мы встретились. Но как же ты дошла за это время, бедняжка! Н, здравствуй, подружка, уж теперь-то мы с тобой поболтаем!

Она сжала мою руку, и мы обе заплакали. Я не представляла себе, что Мира может плакать! Вытирая мне слезы своим платком, она сказала то же самое:

— Я и не представляла, что моя Сандра умеет плакать!

Мы обе рассмеялись, и это было так чудесно — слышать смех друг друга.

Взявшись за дело вдвоем. Мира и Леонардо быстро поставили меня на ноги. Они наперегонки заботились обо мне с утра до вечера, но при этом Леонардо был нежен, а Мира — сурова, и это сочетание оказалось для меня благотворным. Леонардо уговаривал меня побольше спать и боялся, чтобы на меня пылинка села, а Мира заставляла меня каждый день делать гимнастику и даже поднимать камни, которые она принесла с пляжа. Леонардо на ночь подтыкал мне одеяло, чтобы я не простудилась, а Мира заставляла меня лежать голышом на полу перед распахнутой балконной дверью, чтобы на меня сквозь занавеску падали солнечные лучи. Только в одном они сходились полностью — в любви к макаронам, от которых я будто бы должна была немедленно набрать вес. Готовили они их по очереди, выхваляясь один перед другим какими-то своими особенными рецептами.

Кстати, о макаронах. Понемногу Мира и Леонардо рассказали мне все новости, самой печальной из которых было известие о недавней смерти старого макаронщика Ромео ди Корти-старшего. Умер он, слава Богу, легко — во сне. Молодой ди Корти был взбешен, когда семейный адвокат прочел ему завещание отца: все, что еще не было передано Ромео ди Корти-младшему при жизни отца, по завещанию отходило не ему, а Леонардо — «моему верному молодому другу и помощнику», как было написано в завещании. Не считая довольно скромной суммы денег, это было именно то имущество отца, которое Ромео ди Корти-младший ненавидел и мечтал уничтожить, — макаронная фабрика и сад.

Такими были наши итальянские новости. А про бабушку я узнала вот что. Бабушка больше не жила в своей баварской усадьбе, она ушла вместе с монахинями и общиной матери Ольги, и никто не знал, куда они все скрылись... Но об этом надо рассказать подробнее.

Миру после ее «доноса» в самом деле, немедленно освободили. Она сообщила экологистам, что встречала девушку с фотографии, которую зовут Юлией, в разных городах Европы. Она сказала им, что, по ее мнению, Юлия — аферистка, выдающая себя за экологистку с мошенническими целями: она, то есть я, будто бы посещала уединенные усадьбы членов Семьи, входила к ним в доверие, а потом исчезала, похитив у них драгоценности, золото и антикварные вещи. Это не только полностью «объясняло» мое появление на вилле ди Корти, но и должно было остановить дальнейшие розыски ловкой мошенницы, ведь к такого рода преступникам власти относились довольно снисходительно.

Когда Мира вернулась на остров Иерусалим, она сказала своему раввину, что спаслась с моей помощью и попросила денег на мой выкуп. Она сказала всю правду: что я на самом деле никакая не Лия Лехтман, а православная христианка русско-греческого происхождения. К ее огорчению и возмущению, раввин отказался платить выкуп за не еврейку. Тогда Мира отправилась собирать деньги самостоятельно. Из принципа она продолжала говорить правду, но многие иудеи-христиане все же давали золото и камни на мой выкуп. Уже через два месяца после своего освобождения она собрала миллион драгоценностями и золотом. Но когда она, используя свои многочисленные полезные знакомства, раздавая взятки направо и налево, пробилась со своим прошением к нужному человеку в руководстве Экологической Службы, тот взял у нее золото, а потом потребовал еще столько же, объявив, что в связи с тем, что Мессия строит в Иерусалиме Всемирный храм, выкуп за евреев вырос вдвое. Тогда Мира, не видя другого выхода, поехала к моей бабушке и все ей рассказала. В бабушкиной усадьбе она застала монахинь и членов общины матери Ольги: в Пиренеях их опять едва не обнаружили экологисты, но им удалось вовремя уйти, и они нашли временный приют у бабушки. Мира понадеялась, что недостающую половину моего выкупа соберут православные. Уже через месяц бабушка вызвала ее и вручила ей миллион планет золотом. При этой встрече присутствовал Леонардо, которому бабушка и поручила ехать меня встречать. Она сказала ему и Мире, что усадьба ею продана, и она уходит оттуда вместе с монахинями и матерью Ольгой, а мне велела передать, чтобы я не забыла про тайник с наследством. И еще, что она любит меня и ждет встречи со мной.

— Где она меня ждет? — тут же спросила я, поднимаясь с постели.

— Не знаю, — сказала Мира.

— Не знаю, — сказал Леонардо.

Я задумалась. У меня еще плохо работала голова, но, в конце концов, я вспомнила, где бабушка должна была оставить для меня наследство, и сказала:

— Я уже совсем здорова. Дайте мне немного денег, и я поеду на своем джипе в Баварский Лес.

Леонардо и Мира переглянулись с понимающим видом.

— Тебе еще рано выходить из дома, а уж тем более сидеть за рулем, — сказала Мира. — И ты не поняла нас, бабушка больше не живет в Баварском Лесу, она продала свою усадьбу.

—Я поняла, Мира, но мне надо в Баварский Лес, — и я умоляюще посмотрела на Леонардо.

— Я, конечно, отвезу тебя туда, если ты просто хочешь еще раз взглянуть на усадьбу, где прошло твое детство. Но ты ведь понимаешь, что бабушки там нет? — сказал он.

— Понимаю. Но мне все равно туда надо.

— Хорошо, — сказал Леонардо, — я отвезу тебя, как только ты окрепнешь и сможешь перенести дорогу.

— Вы оба сумасшедшие! — объявила Мира. — Два сапога пара!

— Да, мы хорошая пара, — согласился Леонардо.

Конечно, Мира была права — ехать я еще никуда не могла, я и до туалета с трудом добиралась. Но и Мира пока не выглядела такой здоровой, какой я ее увидела впервые на этапе. Интересно, какой же она была, когда вышла на свободу?

— Мира, когда тебя выпустили, тебя кто-нибудь встречал?

— Кто мог меня встречать? Меня ведь не выкупили — меня выпустили как «твердо вставшую на путь социальной адаптации». Еще спасибо, что не наградили за донос на тебя антихристовой печатью!..

— Так что же, тебя просто вывезли с острова и выкинули за ворота пересыльной тюрьмы?

— Ну да, там, напротив ворот было такое большое-большое дерево. Я спряталась за ним и проспала целый день в густой траве, и только к ночи смогла двинуться в путь. На пересылке мне сказали зэки, что неподалеку, всего в двадцати километрах, есть небольшой городок Гамбург — остатки когда-то огромного немецкого портового города.

— И ты прошла пешком эти двадцать километров?

— Конечно. Мимо меня все время проходили какие-то военные машины, а уж с военными связываться мне никак не хотелось. Когда я слышала их издали, я сходила с дороги и пряталась. Только тогда я поняла, что планетяне подсознательно выбрали правильный цвет для своей одежды — зеленый, чтобы можно было при необходимости спрятаться в траве и в кустах.

— А что ты ела?

— Мне дали две лепешки на дорогу.

— Ну, добралась ты до города, что же ты там делала — одна, без денег, без персонального кода?

— Сандра, у меня почти в каждом городе бывшей Европы есть свои люди. У нас, евреев, было свое государство — Израиль, но мы такие непоседы, вольные и невольные, что продолжали странствовать по всему белому свету. Это у нас и в истории, и в крови. Что ты хочешь — кочевой народ! Знаешь, есть такая древняя иудейская традиция: прощаясь, мы говорили друг другу: «В будущем году — в Иерусалиме!». Так и до сих пор говорят евреи по всему миру, но при этом сами в Иерусалим не торопятся, тем более сейчас. В общем, я быстро нашла в Гамбурге еврейскую семью и у них отлежалась и отъелась. Как меня там кормили! Кстати, я сейчас проедусь как раз по той части Европы и заеду к ним в Гамбург, чтобы еще потолстеть. Я ужасно люблю быть толстой, я при этом как-то устойчивей чувствую себя на земле.

— А ты на обратном пути к нам заедешь?

— Если буду ехать через Италию, а не через Грецию. Я ведь тоже разъезжаю на джипе, личного самолета у меня пока нет, хотя пора бы завести. Приходится пользоваться паромом. А без персонального кода — значит за взятку сотруднику туристического бюро, а взятки надо предлагать тому, кто берет. Хотя берут теперь почти все, но можно напороться на того, кого кормят не взятки, а доносы на тех, кто берет взятки.

— Ой, Мира, какая у тебя сложная жизнь.

— Никакому врагу, кроме Антихриста, не пожелаю этих вонючих сложностей! В общем, если смогу заказать билет на паром через Италию, обязательно так и сделаю. Тогда я скоро, может быть, уже в следующем месяце, снова появлюсь у вас.

Через три дня Мира укатила по своим таинственным делам, а на другой день выехали и мы с Леонардо. Теперь я уже сидела рядом с ним на переднем сиденье. Мы проехали мимо дороги на виллу Корти, обсаженной «бабушкиными зонтиками», сложенными и раскрытыми, то есть пиниями и кипарисами. Потом проехали мимо сада ди Корти-старшего. Я помолилась о том, чтобы Господь даровал ему оставление грехов, Царствие Небесное и, если это возможно, немножко каких-нибудь райских макарон.

На перевале мы остановились, вышли из машины, и выпили по чашечке кофе, возобновив старую традицию. Правда, кофе был не очень вкусный, ведь никто не умеет варить кофе так, как моя бабушка!

Через три дня, к вечеру, мы подъехали к бабушкиному острову. Я знала, что тайник должен быть в каменном столбе ворот, но каких? В усадьбе было двое ворот: одни вели с аквастрады на остров, другие — прямо в усадьбу. Ворота на мост были широко распахнуты. У меня дрогнуло сердце, ведь бабушка, обычно державшая их крепко запертыми, ожидая меня, всегда заранее раскрывала их настежь.

— Едем к дому, Леонардо! — попросила я волнуясь, — а вдруг?..

Мы въехали через мост на остров, проехали через бабушкин лес и подъехали к воротам, ведущим в усадьбу. Они тоже были открыты. Возле дома стояли шикарные мобили, а из раскрытых окон доносилась громкая танцевальная музыка, голоса и смех многих людей: в усадьбе были гости.

— Подъезжай к самым воротам, — сказала я Леонардо.

— Ты хочешь заехать в усадьбу? — спросил Леонардо. — Я думаю, тебе не стоит этого делать: наверняка внутри они уже все переделали по-своему и, конечно, испохабили. Это же Семья!

— Нет, туда мне уже не надо. Я только хочу взглянуть на столбы у ворот.

Леонардо пожал плечами и подъехал к воротам. Слава Богу, охранника у ворот не было. Я осмотрела столбы и увидела, что они на треть сложены из дикого камня, и только выше начинается кирпичная кладка. Я решила вернуться к воротам у моста. Леонардо послушно развернулся и поехал к выезду с острова. Не выходя из машины, я оглядела столбы ворот и тотчас увидела в самом основании правого столба кирпич, который был гораздо светлее других. Я хорошенько пригляделась к нему, чтобы сразу найти потом, когда мы вернемся сюда в темноте.

— Мы сейчас отъедем назад, остановимся в лесу на соседнем островке, а когда стемнеет, и в усадьбе погаснут огни, вернемся сюда. Возможно, нас ждет здесь послание от бабушки.

— Ах вы, конспираторы! — улыбнулся Леонардо. — А я уж не знал, что и думать. Ну, командуй, куда ехать? Ты ведь все тут знаешь.

В лесу на соседнем островке мы нашли такое место, откуда сквозь деревья проглядывали огни бывшего бабушкиного дома, и там остановились на лесной дорожке. Ждать нам пришлось почти до утра — в усадьбе веселились напропалую. Под утро, когда уже чуть развиднело, мы снова подъехали к воротам. Я выскочила из джипа и подошла к правому столбу. Замеченный мной кирпич и сейчас был отчетливо виден. Я потрогала его рукой, надавила — и кирпич легко повернулся по центральной оси. За ним было полое пространство, и в этой полости моя рука нащупала что-то, завернутое в шуршащий пластик. Один за другим я извлекла из тайника три небольших пакета, обернутых пластиком и заклеенных скотчем. У меня в руках было бабушкино наследство. Я аккуратно поставила кирпич на место и расправила траву возле столба, чтобы никто не догадался, что тут кто-то стоял этой ночью.

— Едем скорей отсюда! — сказала я Леонардо, садясь в кабину. — Мне не терпится поглядеть, что тут такое. Может быть, бабушка оставила мне письмо, в котором сказано, где ее искать.

Мы покинули бывший бабушкин остров и проехали еще несколько километров по аквастраде, прежде чем я решилась остановиться и посмотреть на бабушкино наследство. Я попыталась раскрыть самый большой пакет.

Леонардо заглушил двигатель, включил свет и достал карманный ножик:

— Возьми, не рви скотч пальцами — порежешься!

У меня все равно ничего не получалось, потому что пальцы дрожали. Тогда Леонардо взял пакет из моих рук и аккуратно взрезал его ножом. В пакете оказалась деревянная шкатулка, младшая сестра той, в которой бабушка хранила свои драгоценности. Я подняла крышку и увидела, что так оно и есть, — в шкатулке лежали драгоценности. Я поискала, нет ли среди них письма или записки, но кроме сверкающих камней и металла в ней ничего не было. Я поставила ее в ноги и протянула руки за следующим пакетом, который Леонардо уже успел надрезать.

— Давай, давай скорей! Может быть, здесь!

Во втором пакете лежала книга в старинном кожаном переплете. Значит ли это, что когда бабушка уезжала из усадьбы, ди Корти-старший был еще жив? Может быть, эта книга для него?

— Леонардо, бабушка знает о смерти ди Корти-старшего?

— Конечно, знает. Он умер около года тому назад. А почему ты вдруг вспомнила о нем?

— Бабушка когда-то говорила, что оставит мне в наследство книги, которые я смогу продать ди Корти.

— Значит, у тебя в руках книга предназначенная не ему, а тебе.

Может быть, в книге письмо? Я перевернула ее и на весу пролистала страницы — из книги ничего не выпало, кроме закладки из выцветшей шелковой ленты с вышитым крестиком. Тут только я догадалась посмотреть, а что же это за книга? Это было Евангелие, старинное русское Евангелие с текстами на церковно-славянском и на русском языках. Я открыла титульный лист и прочла надпись: «Моей дорогой внучке от любящей бабушки на молитвенную память». Я поцеловала Евангелие и положила его на приборную доску.

Оставалась третья и последняя надежда. Я протянула руку, и Леонардо вручил мне надрезанный пакет. Из него я достала икону Божией Матери, написанную на толстой доске. Точно такая икона, только большая, висела в нашей церкви в монастыре. Я приложилась к ней, а потом повернула ее обратной стороной и прочла надпись, сделанную бабушкиной рукой: «Мое благословение на весь твой путь. Бабушка» — и больше ни слова. Даже имя мое она нигде не написала!

Так я и не узнала ничего, кроме того, что бабушка меня любит, а это я и так знала! Я горько заплакала. Леонардо обнял меня, притянул к себе и стал гладить по голове, приговаривая:

— Ну что ты, Сандра... Ну, успокойся... Разве ты не помнишь, как терялась в детстве где-нибудь на улице или в большом магазине? Что должна делать умная девочка, если бабушка потерялась?

Я улыбнулась сквозь слезы:

— Ни в коем случае не бросаться ее искать, а стоять на том месте, где потерялась, и ждать...

— А бабушка сама найдется! Правильно, и вот так мы с тобой и сделаем: не станем больше искать бабушку, а будем ждать, пока она сама даст о себе знать!

Умел меня утешить мой Леонардо, мио Леонардо! Делать было нечего, и мы поехали обратно в Мерано. По дороге я обдумывала и решала, что же мне делать дальше? Больше всего я хотела бы сейчас оказаться вместе с бабушкой, монахинями и общиной матери Ольги: они где-то там все вместе, а я все еще в пути. Каким же долгим оказался этот путь! И куда-то он меня приведет? Но мысль о возвращении в Лондон даже не пришла мне в голову.

— О чем ты думаешь? — спросил меня Леонардо.

— О том, как жить дальше.

— Как тебе жить, я не знаю, но зато знаю, с кем тебе жить.

— ?

— Со мной, конечно. Тебе уже давно пора выйти за меня замуж.

— Я не пойду замуж без бабушкиного благословения.

— Ты думаешь, она тебе его не даст? Я уверен, что она будет только рада: зная твой характер, ей надо быть уверенной, что о тебе всегда будет кому позаботиться.

— Леонардо... Ты замечательный, ты такой верный и любящий. После бабушки ты самый близкий мне человек, и я тоже тебя очень люблю, но... В общем, сейчас я просто еще не отошла от всего пережитого, чтобы решиться на такое. А в будущем... Знаешь, Леонардо, мне кажется, что в моей жизни еще будут какие-то более важные вещи, чем замужество и собственное маленькое житейское счастье... Мне даже кажется порой, что теперь я уже немного гожусь в монахини...

— Ты-то?! — он насмешливо фыркнул.

— Да, я. Ты же не знаешь, какие бывают монахини!

— Знаешь, уж если сравнивать тебя с настоящими монахинями, то надо смешать в одну кучу любопытство матери Варвары, самоуправство матери Ларисы, наивность сестры Вассы, отвагу матери Евдокии и непоседливость сестры Дарьи — вот тогда получится что-то похожее на мать Кассандру! Еще не мешает к этому добавить ехидный язычок дяди Леши.

—Ой, Леонардо! Откуда ты все это знаешь?

— Когда твоя бабушка собирала деньги на твой выкуп, я некоторое время жил у нее в усадьбе и познакомился со всем твоим монастырем. Они все прекрасные, высоко духовные люди, но ты — ты совсем другая, Сандра!

— А я думаю, что они мне намного ближе, чем ты... чем ты думаешь! Ты только не сердись на меня, пожалуйста!

Леонардо насупился и долго молчал с потухшим лицом.

— Если ты на меня очень сердишься, Леонардо, то вот что я тебе скажу, — не выдержала я, наконец. — Мы можем с тобой расстаться, хватит тебе нянчиться со мной. У меня теперь есть средства на жизнь, и тебе не надо больше обо мне заботиться. Ты мне только мой джип отдай.

Леонардо еще немного помолчал, а потом вдруг сказал:

— Прости меня, Сандра. Я очень виноват перед тобой.

— Ты?! В чем ты можешь быть виноват, Леонардо?

— Я полез к тебе с разговорами о браке, не соображая, что тебе сейчас совсем не до этого. Ты в эти дни пережила ожидание, тревогу, разочарование, а я решил еще нагрузить тебя сверху — сунулся со своим дурацким предложением руки и сердца!

— Оно вовсе не дурацкое!

— Оно гораздо хуже, оно — несвоевременное. Давай забудем об этом.

— Я знаю, мио Леонардо, в чем дело: тебе жалко отдавать мне мой джип.

— Наконец-то догадалась! Хочешь апельсинового сока?

— Леонардо! Какой ты хороший, и как же я тебя люблю!

— Нет, детка. Сегодня мое брачное бюро уже закрылось, я больше не расположен ни делать предложений, ни принимать их. Для меня это хуже, чем принять касторку.

Я обиделась, причем самым натуральным образом. Я вообще заметила, что стала какой-то плаксивой и обидчивой, с тех пор как начала приходить в себя.

— Это она на меня обижается! Сестра Сандра, а где же твоя кротость? Где монашеское смирение? Будешь жить у меня до тех пор, пока совсем не окрепнешь. Тем временем ты спокойно решишь, что тебе делать дальше.

Он все-таки был очень огорчен, я это видела, но продолжал вести себя со мной как самый нежный и любящий брат.

Мы вернулись в Мерано. Днем я больше сидела дома. Не только потому, что на улице кто-то мог заметить отсутствие персонального кода на моей правой руке: я все еще страдала от прямых лучей солнца, а уберечься от них в дневное время не было никакой возможности. Но Леонардо открывал балконную дверь и усаживал меня в кресло перед нею; его квартира была на втором этаже, напротив дома начинался парк, поэтому с улицы меня никто не мог увидеть.

Леонардо возился со мной, как с больным ребенком, откармливал фруктами и макаронами, которые он привозил «со своей фабрики» — их еще достаточно оставалось на складе. О женитьбе он больше со мной не заговаривал.

Как-то, молясь на ночь, я спросила его:

— Мио Леонардо, а ты веришь в Бога?

— Конечно! Все итальянцы верят в Бога. Ты разве не знаешь, что именно в Италии апостол Петр основал христианскую Церковь?

— Где это написано, что именно в Италии? Кто это тебе сказал?

— Брат моего дедушки. Он был монсеньором.

— Что значит — монсеньором?

— Кардиналом. В молодости он учился в семинарии вместе с последним Папой Римским, но не с тем, который принял присягу Мессии и присоединился к Всемирной Церкви, а с тем, прежним, который увел не подчинившуюся Мессии часть Католической Церкви в катакомбы.

— И что с ними было потом?

— Не знаю. Говорят разное. Одни утверждают, что Папа успел вывести свою паству из Рима перед римским землетрясением и увел ее в Грецию, а там они соединились с Греческой Церковью. Другие говорят, что все они так и погибли в катакомбах и стали мучениками.

— И брат твоего дедушки?

— Он был с ними до конца, каким бы ни был этот конец.

— А моей бабушке ты про это случайно не говорил?

— Говорил, конечно.

— И что она на это сказала?

— Что она и без моей родословной не видит препятствий к нашему браку.

— Леонардо! Я же просила тебя!

— Я только пересказываю тебе слова твоей бабушки, — пожал плечами Леонардо.

Интересно, что при мне Леонардо ни разу не садился за персоник. Когда я спросила его, почему он не выходит в Реальность, он ответил:

— Знаешь, благодаря тебе, Сандра, в моей жизни хватает приключений и без Реальности. Мне жаль тратить на нее деньги, и я остановил выплату взносов.

— У тебя мало денег? Ну, так давай продадим что-нибудь из бабушкиных драгоценностей.

— В этом нет необходимости. На жизнь пока хватит и мне, и тебе. Я сдаю городу немного фруктов из сада, поэтому меня освободили от обязанности официально трудиться. Кроме того, у меня ведь тоже есть ценное наследство — книги ди Корти-старшего. Он оставил мне всю свою библиотеку вместе с адресами тайных книголюбов.

— А где же она? Я не вижу у тебя ни одной книги.

— Я не умею читать бумажные книги, поэтому держу их на складе.

— Вот бы мне поглядеть!

— Да, пожалуйста! Поедем хоть сейчас.

Мы поехали на макаронную фабрику. Когда ехали через сад, мне показалось, что он выглядит не таким запущенным, как прежде.

— Прошлой зимой у меня была депрессия, и я занялся обрезкой старых деревьев, чтобы отвлечься. Вот видишь, что получилось. И мне удалось почти полностью уничтожить дупла, в которых гнездились пчелы-убийцы.

— У тебя была депрессия, Леонардо? Не могу себе представить. И как же ты из нее вышел?

— Бабушка вылечила. Она сказала, что из депрессии нужно выходить так же, как выплывать из омута. Нужно не сопротивляться ей, а прочно, основательно обеими ногами встать на дно и потом уже оттолкнуться и вынырнуть. Для этого ноги надо сначала согнуть, а потом выпрямить. Она сказала мне: «Когда под грузом бед и неудач у тебя уже и ноги подогнутся, вот тогда ты готов подняться со дна!». Когда Мира приехала к бабушке и сказала, что экологисты потребовали за тебя второй миллион, у меня ноги и подогнулись. И вот тогда я разогнулся, всплыл и начал действовать. Чтобы не оставлять места для тоски, я принялся за мой сад. Я работал целыми днями, и, в конце концов, депрессия, жалобно повизгивая, слезла с моих плеч и уползла в одичавшие заросли винограда. Когда я принялся за виноградник, никаких следов депрессии я там уже не обнаружил.

— Ты тоже собирал деньги на мой выкуп?

— Мне не надо было их собирать, да и не у кого было просить после смерти старика. Я ведь одинокий холостяк, кара Сандра. Я просто перевел на бабушкин счет деньги, которые мне оставил хозяин. Правда, там немного было...

— Значит, получается, что и ди Корти-старший участвовал в моем освобождении?

— Не только деньгами, Сандра. Ты не представляешь, как допекал его Ромео-младший, чтобы вырвать у него сведения о тебе. Он ведь держал его взаперти и не выпускал даже на макаронную фабрику. По-моему, он применял к отцу все методы, кроме касторки, чтобы его разговорить! Я пробирался на виллу несколько раз, когда сыночка не было дома. Старик был очень подавлен и говорил, что если бы не книги, он бы или сошел с ума, или рассказал сыну все что знает. Между прочим, он знал, что сеньора Саккос терпеть не может макароны, так что мог сделать кой-какие выводы.

Фабрика, конечно, не действовала и стала еще больше похожа на развалины старой мельницы. Леонардо достал ключ, висевший на гвозде под низкой крышей, и открыл старый висячий замок на двери склада. Я вошла следом за ним в полутемное помещение.

— Электричество ди Корти-младший мне отключил. Сюда шли провода от виллы, и он заявил, что боится пожара из-за старой проводки. Он страшно обозлился, что сад и фабрика достались мне.

— Как же он смирился с тем, что тебе досталась библиотека — самая ценная часть наследства?

— Про библиотеку он сказал: «Если ты не заберешь книги сегодня к вечеру, я завтра с утра сожгу весь этот хлам!». Вот я и вывез книги прямо сюда.

— Где же они?

На стеллажах в несколько рядов стояли запечатанные картонные коробки с надписью «Макароны Корти».

— В этих коробках. Мне больше некуда было их сложить.

— А откуда же ты приносишь домой макароны?

— В половине коробок — макароны.

— А как ты узнаешь, в какой коробке макароны, а в какой книги?

— По весу. Коробки с макаронами во много раз легче.

— Здорово! Давай откроем какую-нибудь коробку с книгами.

Леонардо подвигал коробки и снял одну из них со стеллажа. Достав свой карманный ножик, он разрезал бело-красную ленту, вскрыл коробку, и я увидела, что мне потрясающе повезло: в этой коробке лежали тома «Британской энциклопедии».

На стеллаже стоял пузатый кожаный чемодан на колесиках.

— А в этом чемодане одежда и обувь хозяина. Ромео хотел все сжечь, а я не дал. Захватим домой? Его пижама ведь тебе подошла, а там есть еще спортивные костюмы, белье...

— А, так это ты отсюда взял ту маленькую пижаму для ночующих у тебя девушек!..

— Угу. Захватим домой еще парочку? Я предложила отнести в машину весь чемодан: буду носить в память о милом старом макаронщике его одежду. Мы взяли несколько ящиков книг и один ящик макарон.

Теперь у меня было занятие — я просвещалась, читая статьи в «Британской энциклопедии». Это было самое подходящее для меня чтение, раз уж не было у меня духовных книг, кроме бабушкиного Евангелия.

А Евангелие я не просто читала каждый день, а переводила его для Леонардо на планетный. Очень многих английских слов в планетном словаре не было, например, таких как «милосердие», «благотворить», «молитва», «покаяние». Не было также таких понятий, как «блуд» и «прелюбодеяние», по поводу чего Леонардо неожиданно сказал:

— Если бы люди читали книги, а Евангелие было бы переведено на планетный, то завтра же разъяренная толпа сожгла бы его на площади. Ты только представь себе, что современному человеку объявляют, что «блудники», то есть любители секса, не наследуют Царствия Небесного, что «содомия», то есть гомосексуализм, такой страшный грех, что христианам не рекомендуется о нем даже говорить.

— Но современный человек ведь блудит и прелюбодействует по большей части не в жизни, а в Реальности, то есть не на самом деле. Разве не так?

— Э-э, кара Сандра, не лукавь. Ты же вчера мне читала, что «тот, кто с вожделением смотрит на женщину, уже прелюбодействует с нею в сердце»!

— Ты прав, мио Леонардо.

Если бы я не начала читать Евангелие день за днем, главу за главой, я, возможно, не обратила бы внимания на подчеркнутые в нем строчки. Одной чертой были подчеркнуты места, в которых говорилось об Антихристе и о конце света, а двумя — те, где было сказано, что в последние времена верные христиане уйдут в горы. Я предположила, что таким образом бабушка дает мне понять, куда она скрылась вместе с монастырем и общиной. Но в каких горах ее искать и где именно? От Европы только и остались одни горы!

На обратном пути из своей поездки к нам заехала Мира, и мы с ней опять не могли наговориться. Мне страшно нравилось слышать ее голос. Она меня, кстати, вылечила от тайных приступов ревности, Леонардо в первый же вечер пожаловался ей:

— Мира, тут без тебя весьма пострадала моя репутация. Кара Сандра уверена, что старую пижаму Ромео ди Корти-старнего я притащил домой для посещающих меня девушек.

— Противный! Ты мне сам так сказал!

— Так вот, оказывается, для кого я ее штопала! — возмутилась Мира. — А ты мне врал, что это пижама для Сандры, чтобы ей, бедняжке, было что надеть, когда мы ее выкупим, и ты привезешь ее к себе домой. А литры соков я готовила тоже для твоих подружек, а не для Сандры? Какой же ты лживый, коварный и непостоянный, изменник Леонардо!

— Я не изменник, я макаронщик! — гордо ответил Леонардо.

Я решила отдать Мире бабушкины драгоценности в счет моего долга за выкуп. Леонардо сказал, что это правильно, и предложил Мире съездить на склад и порыться в книгах ди Корти: может быть, она найдет среди них такие, которые сможет продать или обменять.

— Ты не стесняйся, — сказал ей Леонардо, — бери что хочешь.

— Я — стесняться? — удивленно вскинула она брови. — И не надейтесь! Я все возьму, только давайте. Мне знаете, сколько денег нужно? Но ты, Сандра, хотя бы половину драгоценностей оставь себе, тебе они тоже пригодятся.

— Хорошо, я оставлю себе что-нибудь на память о бабушке.

Они уехали на макаронно-книжный склад, а я достала бабушкину шкатулку и высыпала ее содержимое на стол, чтобы выбрать что-нибудь для себя. Среди всего этого мерцающего, сверкающего и переливающегося великолепия я сразу увидела вещь, которую хотела бы оставить себе, тем более, что она и так давно была моя, — сердоликовое ожерелье. Я осторожно потянула его из-под других украшений, чтобы ничего не попортить — остальное ведь было уже не моим, и вдруг увидела, что к ожерелью прикреплен большой железный ключ. Я осторожно высвободила его и стала рассматривать. Он был даже больше, чем ключ от висячего замка на двери макаронного склада. По его кольцу кругом шла надпись: КРОЛЛЬ.

Когда Леонардо с Мирой вернулись поздно вечером, я встретила их торжествующим криком:

— Я знаю, где моя бабушка! Теперь знаю! За ужином я рассказала им историю любви бабушки и дедушки.

— Я уверена, что этот ключ от семи дверей, за которые ушли бабушка и все остальные. Теперь только бы найти сами двери!

— Ты точно помнишь, что долина называлась Циллерталь? — спросила Мира.

— Конечно. Эта история тогда запала мне в душу. Я даже помню, что долина находилась где-то в Тироле,

— Сейчас посмотрим... Конечно, у Миры, в ее необъятной дорожной сумке, нашлась старинная карта Европы, причем очень большая и подробная. Мы развернули ее на полу и стали путешествовать по ней в поисках долины Циллерталь. Я была очень горда, что первой ее нашла именно я, мне это показалось хорошим предзнаменованием. Я смотрела на голубую ниточку речки Циллер, на ее притоки и кружочки селений вдоль притоков. Высота гор вокруг долины даже на карте производила впечатление — три, три с половиной тысячи метров, почти четыре. И кругом ледники, обозначенные белой и голубой краской. Дорога туда вела одна, основная, идущая через всю долину, и было множество местных, ведущих в малые горные долины. Ничего, на месте разберемся что к чему!

На другой день мы прощались с Мирой. Леонардо сказал ей на прощанье:

— В будущем году — в Иерусалиме, Мира!

— Я-то там обязательно буду. А вот вы...

— А мы в каком-нибудь очень будущем году постараемся попасть в Небесный Иерусалим, — сказал мой духовно образованный Леонардо.

Мы с Мирой крепко обнялись и долго не отпускали друг друга.

— Передай бабушке, что я ее очень люблю, — сказала Мира, и это было самое приятное из того, что она могла сказать мне на прощанье.

[ Назад ]     [ Содержание ]     [ Вперед ]

Юлия Вознесенская - "Путь Кассандры или Приключения с макаронами"

[ Cкачать всю книгу ]

Рекомендуйте эту страницу другу!