“Пребыли в искушениях Моих”

По милости Божией «Божественное осияние начинает приходить чаще и задерживаться дольше, так что становится привычным, в то время как подвизающийся, младенец премудростью и разумом, становится более дерзновенным, считая, что оно дано ему как воздаяние за его делание... Такое состояние продолжается три или четыре года (иногда больше, иногда меньше), постоянно обучая и умудряя человека... Однако естество наше имеет обыкновение вскоре приносить нам насыщение при великом обилии какого-либо утешения, поскольку мы носим тело плотское и тяжелое и из-за этого и насыщаемся быстро, и оставаться в одном и том же состоянии для нас совершенно невозможно, если только мы еще не достигли безстрастия, о котором скажем ниже.

Если же мы находимся в каком-то одном состоянии и не возрастаем постоянно, то, поскольку мы носим тленное тело, едва насытившись высокого, сразу обращаемся вспять и приходим в нерадение, как говорит о пище истинное слово (см.: Чис. 11, 4-6)» [14, 236].

Святой Симеон Новый Богослов отмечает: «Когда душа, заключенная отвсюду в чувственное, выглянет как-нибудь умом своим, как сквозь окно, во внечувственное и облистается сиянием сущего внутрь ЕЯ обручения Святого Духа, то, не вынося блистания Божествен наго непокровеннаго света, тотчас трепетать начинает умом своим, вся прячется в саму себя и убегает как бы в дом какой, под покров чувственнаго и человеческаго» [27, т. 2, 236]. «На этой ступени еще слабы мысленные очи подвижника... добродетели же смешаны в нем со страстями... он начинает принимать помыслы высокоумия, которые недавно отверг, и снова погружается в них» [14, 237].

«Началом сокрушительного падения является уже упомянутая и (якобы. — Сост.) побежденная мать всех зол — немилосердное самомнение... Сия ступень... установлена домостроительством Божиим для отнятия благодати! Так устроил Господь для показания виновности человека, чтобы тот непрестанно питался укорением и сделался причастником смирения... Самомнение говорит, как духовник, и целует, как Иуда. Беседует с великой кротостью и рассуждает о спасении... «Итак, — говорит оно монаху, — видишь бездельников, которые теперь утверждают, что Господь не дает благодати? Они поскольку сами не хотят подвизаться, то и другим препятствуют, ссылаются на опасность прелести и кричат, что ты впадешь в нее, как и все. Так отступись же от их наставлений и внимай моим словам. Что же? Разве Бог, как и прежде, не дает крепости и не увеличивает нашу силу?»

Так лжец, то есть жалкий бес, подобно гадалкам, которые крестятся и упоминают Бога, сами же занимаются колдовством, ссылается на Божественное Писание, чтобы забросить свой крючок, выставляет себя богословом, и спасение наше, как волк, похищает, и в своих целях совсем иному нас обучает, лишь бы заставить нас не заботиться о своем спасении.

А оный младенец, не зная ни этой сети, ни того, что сей советчик есть древнее зло, радуется его прелести, ложь за истину принимает, всех кругом порицать начинает и отцов в надменности своей осуждает... И начинает говорить так: «Человек может, если захочет и если приложит силу, стать вместилищем благодати...» Он понемногу начинает впадать в прелесть и становится игрушкой бесов, думая и полагая, что все его противники будут наказаны за свое небрежение и невежество. Он совершенно не повинуется их словам, но, оттолкнув всех, затворяется в полном одиночестве и творит то, что подсказывает его сообщник — бес» [14, 238—240].

«Новоначальный, который убегает от безопасности ки-новии и, движимый эгоизмом, затворяется в келлии (хочет быть затворником), похож на человека, которого запирают в сумасшедший дом... Если у него есть хотя бы немного смирения, то он возвращается в киновию и спасается, а если упорствует — погибает...

Горе нам, когда нас расхваливают, как хорошие арбузы, хотя внутри мы тыквы... Горе и трижды горе бронзе, которую некоторые люди натирают, и обманывают мир, выдавая ее за золото» [19, 114, 128, 171].

«Бес многих повесил и задушил, внушая им, что они, якобы, станут мучениками. Другие же впали в небрежение и безразличие, совершенно забросив свои обязанности. А самое главное, они полагают, что это и есть истина и путь Божий» [14, 240].

«Диавол сам, как и в случае с Иовом, просит дозволения на брань против подвижников. Поскольку же он опытный воин, который воюет уже тысячи лет и многих вплоть до наших дней низринул в погибель, приобретя великий опыт и силу для борьбы с нами, то и удаляется не скоро, и победу уступает не без труда, но проникает до самых костей, покоряя себе несчастного человека (ср.: Иов 2, 4—6)» [14, 244]. «Поначалу отвращает подвижника от молитвы, склоняет заняться другим, общественным трудом. Затем напоминает о событиях, различных лицах, состояниях... Святые отцы говорят, что обычно война тем сильнее, чем сильнее были предшествующие страсти... Подвижнику предстоит много пострадать, воздать за каждый помысел и злое удовольствие аналогичной скорбью, пока не наступит равновесие» [11, 90, 93].

Преподобный Григорий Синаит пишет, что «против трех сил души три князя злобы совершают нападки, противостоя подвижникам... Змий, князь бездны, предпринимает военное выступление против внимательно относящихся к сердцу... Через сладострастного исполина забвения метает он в них жгучие тучи пламенных стрел... имея как бы некоторое море безбрежной похоти... Князь этого мира нападает на стремящихся к деятельной добродетели... Чарами всякого рода страстей через исполина нерадения ведет он хитро войну в раздражительной силе... Воздушный князь приражается к занимающим свой ум созерцанием, представляя фантастическое... мыслительной и умственной частям души. Посредством исполина неразумия он омрачает возмущением высокий ум». Преподобный Григорий указывает, что демоны «извращают всякое духовное созерцание, особенно тех подвижников, которые борются с ними прежде очищения и духовного рассуждения. Нет ничего духовного, во чтобы ни преобразовались тайно демоны в воображении». Однако имеется безошибочный способ различения: «Демон, хотя видоизменяется, но не может возбудить ни кротости, ни приветливости, ни смирения, ни ненависти к миру, ни прекращения плотских наслаждений и страстей, что составляет действие благодати» [3, 63, 65, 131]. «Демоны никак не могут овладеть чьим-либо духом или телом, не имеют власти ворваться в чью-либо душу, если сначала не лишат ее всех святых помышлений и не сделают пустою и лишенною духовного содержания» [12, 317], — говорит и святой Иоанн Кассиан Римлянин (| 435).

«Иной раз приходит бес безпечности. Или же настойчивая мысль оставить это место и удалиться от своего старца, поскольку, якобы, некто другой является лучшим, нежели он. Часто зарождается страшная ненависть к старцу... Подвижник должен бороться с наущениями, которые раздувает диавол, и не замечать немощей старца, но видеть любовь своего старца к Богу и добродетели, свойственные ему... Помыслами хулы, как говорят богоносные отцы, нужно пренебрегать. Только таким образом они исчезают» [ 11, 93, 95, 94]. «Самого большого успеха лукавый достигает тогда, когда ему удается хотя бы немного испортить помыслы послушника относительно его старца. Тогда новоначальный падает сам, как обрушивается купол, если вынуть из его вершины один кирпич... Дерзость является наибольшим врагом послушника, потому что изгоняет благоговение, за чем следует безчувствие с непокорностью и безразличием...» [19, 90, 92].

«Искушения получили такое название потому, что рождают искусность у искушаемых. По своей природе к ним относятся все скорбные события нашей жизни, все страдания, от самого ничтожного до величайшего — смерти. В совокупности искушения называются и крестом, поскольку, подобно тому как крест мучает и умерщвляет человека, печали одолевают и разрушают его. Изначально в сотворенном мире не было скорбей, но они суть следствия и признаки человеческого грехопадения. Наша жизнь в некотором смысле обратилась в безмерную горечь и скорбь, непрекращающийся труд и болезнь, безконечное безпокойство и несчастье...

Однако благословен великий Бог и Спаситель наш Иисус Христос, Который ужасающую угрозу обратил к пользе и благодеянию. После того, как смерть была упразднена и заменена жизнью, ее орудия были обращены на службу жизни.

Жизнь и учение Господа нашего, само свидетельство Его креста, крест в его всеобъемлющем смысле, вообще всякое стечение печальных обстоятельств и совокупность искушений с тех пор сделались средствами и источниками нашего спасения. С тех пор все сонмы праведников, все множество мучеников, все лики спасенных и все, которые до скончания века будут стремиться к жизни, будут благоразумно смотреть на искушения как на наиболее доступный путь для достижения вечной жизни. Справедливо говорили наши отцы: «Убери искушения — и никто не спасется». А Господь Иисус дает нам следующее завещание: «...Вы пребыли со Мною в искушениях Моих» (Лк. 22, 28)» [14, 43—44]. В этом смысле окончание молитвы Господней по славянскому тексту евангелиста Матфея: «...и не введи нас в напасть, но избави нас от лукаваго» (Мф. 6, 13), — в котором использовано понятие «напасти», оставляет за «искушением» промыслительные возможности.

«Через посылаемые Богом испытания каждый человек испытывается и сам узнает свое духовное состояние, принуждается к смирению... Счастье для нас, что Бог попускает нам испытание, потому что иначе в день суда мы имели бы и скрытые страсти, и чрезмерные требования... Сильный ветер ломает тонкие деревья и с корнем вырывает из земли те, у которых нет глубоких корней, тогда как деревьям, имеющим глубокие корни, он помогает пустить корни еще глубже» [19, 131].

«Хотя старец хорошо знал значение приносимой искушениями пользы и часто повторял слова Писания: «невозможно не придти им» (см.: Мф. 18, 7. — Сост.) — он тщательно перечислял причины и поводы для них и учил нас избегать их насколько возможно» [14, 153], — вспоминает монах Иосиф.

«Для противодействия требуются настойчивость, терпение и мужество. Главным образом — мужество. Нельзя колебаться, мечтаниям нужно противопоставлять непрерывное призывание имени Иисусова и сосредотачиваться на словах молитвы... Цель Иисусовой молитвы — стяжать Христа, Царство Иисусово в сердце, чтобы открылось Царство Божие в нас, зажглась искра благодати, которая ныне сокрыта под пеплом греха. И тогда исполнится прошение молитвы: «Да приидет Царствие Твое»... В молитве же мы стремимся, чтобы после усвоения умом сладчайшего имени Иисусова сошел в сердце Христос во всей Своей славе и сиянии и изгнал лукавого, омрачающего различными страстями душу уже после того, как она получила для своей защиты благодать... Отцы-подвижники учат, что подобно тому, как при восходе солнца дикие звери укрываются в расщелинах и скалах — своих норах, так и при появлении в наших сердцах солнца благодати бегут и скрываются бесы... В церковной службе образно говорится о скорби ада: «Ныне ад, стеная, вопиет: благо мне было бы, если бы я не приял Рожденного от Марии; ибо сошед в меня, Он разрушил мою силу и врата медные сокрушил, того, над чем царствовал, я лишился и тех, кто нисходя туда, попадал в мою власть, — всех извергнул; опустошил гробы Распятый на кресте» [11, 91-92].

«Конечно, враг не успокаивается и постоянно нападает различными способами. Однако мы можем его использовать как безплатного рабочего, чтобы он помогал нам в непрестанной молитве. Когда, например, он принесет нам злые или хульные помыслы, начнем молитву и скажем лукавому «Хорошо, что ты подтолкнул меня, потому что я забыл моего Христа». Если мы будем поступать таким образом и захотим удержать лукавого, он не останется, потому что не настолько глуп, чтобы работать даром и делать для нашей души добро... Лукавый не идет против, но вместе с нами по течению. То есть он пытается усилить плач и печаль, чтобы заставить душу чрезмерно скорбеть и чтобы задушить ее безпокойством» [19, 56, 130].

«Святые отцы учат, что... бесы постоянно крутятся подле души, стараясь любым способом ввергнуть верующего в грех — чувствами ли (когда предмет находится близко), мечтаниями ли (когда лицо или предмет удалены) или же восстанием плоти» [11, 87].

«Когда к нам приходит плотская брань и мы, немного попостившись и совершив бдение с молитвой, видим, что эта брань продолжается, тогда нужно сделать вывод, что «течет в другом месте» (т.е. причина брани — в другом. — Сост.). Немедленно падем ниц пред Христом и прежде всего попросим у Него прощения, а также помолимся, чтобы Он просветил нас и мы узнали свою ошибку и то, какого человека ранили или обидели, чтобы и у него попросить прощения. Как только мы со смирением испросим у Христа прощение, плотское пламя сразу же уходит, а мы запоминаем причину брани... Следовательно, в данном случае являемся причиной мы, а не плоть, ибо мы не сострадали брату, который оступился, и не поставили себя на его место для того, чтобы оказать ему большее сострадание, но строго осудили его...

Итак, Бог попускает бесу блуда смирять послушника против его воли и, когда тот приобретет смирение, Бог опять приближается к нему» [19,64—65].

«Малую гордость Бог обращает Своей любовью в смирение, которое и привлекает благодать. То есть, едва только превознесется христианин, наступает падение. После падения, приняв Божественную благодать, он кается и смиряется еще более. И таким образом постепенно очищает себя от сатанинского и нечистого греха гордости» [11, 107-108].

«Самым большим гордецом является не тот, кто с гордостью хвалит себя, но тот, кто хвалится своим смирением» [19, 125].

Преподобному Серафиму Саровскому был задан вопрос: «Чем истребить гордость и приобрести смирение?» Он отвечал: «Молчанием. Бог сказал Исайи: «На кого воззрю, токмо на кроткого, и молчаливого, и трепещущего словес Моих» [24, 269-270].

«Ангел, будучи ангелом, всегда источает вокруг себя то, что имеет — радость и небесное веселие. А демон, закамуфлированный под ангела, источает также то, что имеет: смущение или немного возбуждает сердце телесно, чтобы прельстить душу плотским наслаждением, представляя его якобы духовным, божественным... Те грехи, которые не являются плотскими, можешь тщательно исследовать, чтобы принуждать себя к смирению. Однако плотские грехи не исследуй совсем, просто считай себя грязным бурдюком, полным нечистоты» [19, 166, 57].

«Спросили авву Агафона братия: «Какая добродетель, отче, в монашеских подвигах требует наибольшего труда?» Он ответил им: «Простите меня, но думаю, что нет большего труда, как молиться Богу. Ибо всегда, когда человек собирается помолиться, враги усиленно стараются отвратить его от этого, зная, что великим препятствием для них является молитва к Богу». Приведем пример из «Отечника»: «Был некий монах, которого каждый раз, когда он приступал к молитве, охватывали озноб и жар, сопровождавшиеся головной болью... И говорил он в себе: «Вот, я болен и скоро умру. Поднимусь же прежде смерти и сотворю молитву». И лишь только завершалась она, прекращался и жар. Итак, вот какую мысль противопоставлял брат, совершая молитву и побеждая лукавого. Любую скорбь делатель молитвы должен преодолевать...»

Святитель Григорий Нисский говорил: «Если люди уподобляются Богу, то от ненависти и зависти бесы сохнут, поскольку сами отпали от близости к добру» [11, 87, 82, 88].

«Часто диавол, являясь, — передает митрополит Иерофей слова афонского старца-пустынника, — заговаривает с подвижником, призывая начать беседовать с ним. Отцы советуют тем, кто не имеет достаточно сил и условий, ничего не отвечать, не проявлять интереса и пренебрегать (его предложением). То же делать и в мысленной брани. Пренебрегать помыслами и настойчиво стоять в Иисусовой молитве» [11, 99].

«Главная цель врага заключается в том, чтобы поразить нашу веру и тем самым опозорить человека как предателя и отступника... Все совершается ради веры, но и держится все только на ней. Если поражена вера, то колеблется и все остальное, а линия фронта отодвигается назад... Если Бог не нуждается в наших благах, если спасение предоставляется не в обмен на что-либо, но как благодать и дар, тогда что из человеческих деяний может быть принято во внимание помимо веры? Итак, апостол Павел по справедливости приписал оправдание всех святых вере, а не их делам, которые сами были совершены верою... (см.: Евр. 11, 8—39).

Вера является ключом таинств, и именно ее требовал Иисус в качестве залога от всех желавших Его даров... А когда кто-нибудь просил у Него особого дара, Он отвечал: «Если сколько-нибудь можешь веровать», признавая, что «все возможно верующему» (Мф. 9, 23). Итак, именно вера в Бога, по благодати Которого человек принимает решение и действует, заслуживает чести и вознаграждается» [14, 70—73].

«Не будем искать духовного взаимопонимания с людьми, которые не верят в Бога. Будем молиться, чтобы Бог простил и просветил их...» «Как я думаю, богохульство есть пренебрежение к Божественному вообще, если человек находится в здравом уме» [19, 52, 53], — говорил старец Паисий.

«В мире нет человека сильнее, чем тот, кто сражается с человекоубийцей и безжалостно бьет свои страсти, отсекая их и духовно освобождаясь от рабства страстей» [19, 88].

«Подвижники знают, что диавол лукав, но знают также, что он побежден и безсилен... В этой войне человеколюбие Божие одерживает верх. Господь постепенно приходит в душу, и чем более Он приближается, тем большую дает благодать и радость. После каждой битвы в душе воцаряются неуразумеваемые, невыразимые и неизъяснимые благодать, радость, тишина и покой... «Иисус присутствует». Память об Иисусе, сосредоточивающаяся вместе с умом в сердце, дается без труда и больших усилий. И каждый раз какой сладостью наполняется сердце! Мы не желаем утратить эти Божественные часы и чрезвычайно тоскуем о них» [11, 101, 102], — говорит старец-пустынник.

«Различным образом является первоначально благодать в молитве, и многообразны разделения Духа... Иногда радость приходит, как волны. И тогда бьется сердце... «И ликует делатель молитвы, и от чрезвычайной и сильной радости стучит, трепещет и бьется его сердце, и приходит оно в восторг; о таковом ликовании отцы-подвижники говорят, что сердце от действия Божественной благодати прыгает и скачет», — указывает святой Никодим и продолжает: «И, когда посещает благодать и Дух Святой таинственно действует в душе твоей, сердце твое по причине священной и так называемой сердечной молитвы готово выпрыгнуть». В этом смысле истолковывает преподобный Никодим и молитву Пресвятой Богородицы «Возрадовался дух Мой о

Бозе, Спасе Моем...» Святой Григорий Палама, вслед за Василием Великим и Афанасием Великим, считает трепет и биение сердца, ликующего от любви к Благому, признаком благодати» [11, 103, 102].

Говоря о Святом Духе, который действует, как хочет (см.: Рим. 9, 18), «преподобный Григорий Синаит поясняет, что к некоторым (новоначальным) Он приходит, как дух страшный, который раздирает горы страстей и сокрушает ожесточенные, окаменевшие сердца (то есть подразумеваются покаяние и слезы о предшествующей греховной жизни). К преуспевающим приходит, как землетрясение; здесь речь идет о ликовании... горении сердца. К преуспевшим — как веяние легкое, свет умиротворенный. Новоначальные частично принимают благодать, в то время как преуспевшие вмещают ее всю». Преподобный Григорий пишет: «В преуспевших в молитве действует Господь, и Он таинственно является в дуновении. Поэтому Бог говорил Илии пророку на горе Хорив, что не в том и не в том Господь (не в некоторых действиях на новоначальных), но в веянии тихого ветра, именно здесь Господь, указавший этим явлением на совершенную молитву... Каждый раз, когда нас посещает благодать (сообразно с личным подвигом и смирением), она приходит во все более совершенном виде...

Благодать... приходит для того, чтобы утешить и усладить; уходит для того, чтобы дать возможность усвоить, искать и смиряться. То есть для того, чтобы мы поняли, что благодать была Божественным даром и что, следовательно, мы совершенно недостойны принять ее... уходит, чтобы быть усвоенной. А это труднейшее делание. Нужно много трудиться и молиться, чтобы усвоить Божественную благодать, которую имел... Этап усвоения связан со скорбным поиском. Монах теперь знает, что она есть (по ее явлению), и это понуждает его с плачем искать. Он скорбит, подобно ребенку, ищущему скрывшуюся мать: «Где Ты, свете мой? Где моя радость? Зачем оставил меня, и печалью наполнилось мое сердце? Зачем скрылся от меня, и скорбит душа моя? Придя в мою душу, Ты попалил грехи мои. Приди и ныне в душу и снова сожги мои грехи, которые скрывают Тебя от меня, как облака скрывают солнце. Приди и возвесели меня Своим пришествием. Зачем медлишь, Господи? Ты видишь, как унывает душа моя, и я со слезами ищу Тебя. Куда Ты скрылся?» [11, 103-105].

По слову апостольскому: «Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает» (Евр. 12, 6), — и «преподобный Серафим Саровский от скорби на брата лишился Божественной благодати. И не было большего несчастья для него... И провел преподобный Серафим тысячу дней и тысячу ночей на камне, ища Божественную благодать, и сошел с него только тогда, когда обрел ее... Благодать уменьшается для того, чтобы дать сердцу предлог любить и жаждать еще большего...

Она приходит помалу, очищает человека от страсти и уходит. Вновь приходит для того, чтобы очистить от другой страсти и так далее, до тех пор, пока с помощью Божественной и животворящей благодати человек не очистит страстную часть души. После упорной борьбы и многих жертв наступает момент, когда благодать почти укрепляется в сердце, и водворяются там постоянная тишина, непрестанное безмятежие, вечная сладость. Фавор в душе. Небо на земле. Царство Божие в сердце. Святая Троица внутри нас. Человек по образу и подобию Божию» [11, 105—107].

Таким образом, «Иисусова молитва поначалу является хлебом, укрепляющим подвижника, затем становится маслом, услаждающим сердце, и наконец вином, «сводящим с ума», то есть вводящим в экстаз и соединяющим с Богом» [11,110]— подводит итог старец-афонит, собеседник митрополита Иерофея.

«Бурав благодати сверлит и добирается до глубины души. Каких только нечистот нет в нас... Неведомое ранее открывается ныне вместе с молитвой, и, как результат, начинаешь считать себя ниже всех. Ад — единственное вечное жилище для тебя. И наступает время слез. Оплакиваешь своего мертвеца (который внутри тебя). Можно ли плакать о мертвеце, находящемся в соседнем доме, и не оплакивать своего собственного? Так и делатель молитвы не замечает греховности других, но лишь свое омертвение. Глаза его становятся источниками слез, текущих из скорбящего сердца. Он плачет, подобно осужденному, все время взывая: «Помилуй мя! Помилуй мя! Помилуй мя!» По причине слез... начинается очищение души и ума. Как вода очищает грязные сосуды, как падающий дождь очищает небо от туч и землю от пыли, так и слезы очищают и отбеливают душу. Они — вода второго крещения. Итак, молитва доставляет сладчайший плод — очищение» [11, 110—111].

Старец Паисий сказал: «Духовная жизнь подобна глазу, который не терпит и соринки. Ко всему нужно быть чутким». Имея в виду, что очищение предваряет всякое духовное делание, он по слову святого Иоанна Крестителя и пророка Исаии: «Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Мф. 3, 3), — проводит параллель духовному деланию: «сначала я распутаю клубки, и только потом буду вязать четки» [31, 19].

«Святой Иоанн Лествичник приводит слова, слышанные им от одного безстрастного монаха: «Она (чистота) является совершенным, безконечным совершенствованием совершенных». Насколько кто плачет, настолько очищается. Но, чем более очищается, тем более видит нижние пласты греха и вновь чувствует необходимость плакать и т. д...

«Но так как не могут они обрести свет Во всем его совершенстве, То безконечно их очищение... Ибо разве можно найти середину или конец В бездонной пучине, в неизмеримой высоте?» — пишет святой Симеон Новый Богослов.

Человек непрерывно совершенствуется и непрерывно очищается. Прежде всего очищается страстная часть души (раздражительно-желательная) и затем ее разумная часть. Верующий освобождается от плотских страстей (желаний), потом от страстей ненависти, гнева и злопамятства (раздражения) — однако, с большей молитвой и напряженнейшей борьбой. Когда удастся избавиться от гнева и злопамятства, ясно, что страстная часть души почти очищена. Далее вся борьба ведется в разумной части. Подвижник подвизается против гордости, тщеславия и против всех суетных (или тщеславных) помыслов. Эта борьба длится до конца жизни...

Тщеславие возникает в любой добродетели. В разговоре, в молчании, в посте, в бдении, а также в молитве, в безмолвии, в долготерпении. Отцы говорят, что тщеславие подобно предателю, тайно открывающему врата города, чтобы впустить врага внутрь... Какие бы добродетели мы ни имели, какой бы силой ни располагали, тщеславие, будучи допущено, предаст нас лукавому. Отцы советуют никогда не приниматься за дело, которое предположительно ведет к тщеславию» [11, 111—112, 141].

«Большинство искушений создаем мы сами, выставляя свое «я» при общении с другими, т.е. желая возвысить себя. Никто не поднимается на небо через мирское возвышение, но лишь через духовное понижение. Ходящий низко ходит всегда в безопасности и никогда не падает» [19, 104].

Чтобы не поддаться тщеславию, необходимо отвергнуться в своем мироощущении образа себя и полностью предать себя в руки Божий. «Вступая в подвиг, — пишет святитель Феофан, — не на нем останавливай внимание и сердце, но минуй его, как нечто стороннее, разверзай себя для благодати, как готовый сосуд, полным себя Богу преданием. Кто находит благодать, тот находит ее посредством веры и рачительности... Как ни исправно будет наше делание, но коль скоро не предаемся при нем Богу, не привлекаем благодати, оно созидает не дух в нас истинный, а дух лестчий, производит фарисея...

Упражнения, подвиги... силу имеют не сами от себя — не они созидают дух и очищают природу, а благодать Божия, проходящая через них и получающая как бы доступ, проток к нашим силам. Потому ходи в них со всем тщанием, ревностью, постоянством, но самое свое преспеяние предавай Господу, чтобы... Он Сам созидал нас... Благодать — душа их. Они потолику истинны, поколику питают и хранят самоуничижение, сокрушение, страх Божий, нужду в помощи Божией и преданность Богу. Сытость и довольство от них — знак неистинного их употребления или неразумия» [34, 236].

«Христос сказал нам: «Царствие Небесное внутрь вас есть» (Лк. 17, 21). Конечно, невозможно понять это умом, если человек вместе с плотью не отдаст подвижничеству ради любви Христовой также своего ума и не захочет казаться другим безумным Христа ради и безсильным Христа ради, чтобы получить силу и премудрость Христову от Его распятия. То есть человек начинает понимать это лишь после того, как распнет себя на своем кресте и станет в малой степени невещественным, благодаря подвижничеству, после того, как умрет для мира и воскреснет духовно», — поучает старец Паисий.

«Не будем ожидать духовной весны, пока не переживем духовной зимы, чтобы умерли все духовные насекомые. Не будем ждать того, чтобы в нас выросло Божественное, если сначала не умрет человеческое, т.е. пока земля, заросшая мирской травой, не будет духовно перепахана и пока в нее не упадет зерно пшеницы, чтобы произвести настоящие пшеничные стебли, которые приносят обильный плод... Сильнее всего склонит Бога к милости в день суда труд, который мы проделали над своим ветхим человеком» [19, 75, 89, 138].

«Все время должно так вести дела, чтобы весь день представлял непрерывную цепь актов самоотвержения и все Господа ради, пред лицем Его во славу Его... Отличительная их черта есть — не допускать самоугодия ни в большом, ни в малом, а во всем идти наперекор себе» [35, вып. 1, 121].

«Нужно постараться как можно быстрее сокрушить свое «я», пока оно не сокрушило нас самих. Эгоистично подвизающиеся в посте, бдении, и так далее мучают себя без всякой духовной пользы, потому что бьют воздух, а не бесов...

Если бы мы могли выйти за рамки своего «я» (любви к самим себе), то вышли бы за пределы земного тяготения и все предметы видели бы, как они есть, Божественным оком — ясно и глубоко. Поэтому сначала нужно выйти из мира в пустыню и там подвязаться со смирением, покаянием и молитвой, чтобы опустошиться от своих страстей» [19, 140, 119].

Преподобный Григорий Синаит указывает, что «основных причин духовной войны три: склонность, злоупотребление существующим и, по допущению, зависть и борьба бесов» [3,66].

«Помысел, который постоянно присутствует, особенно в молитве, нуждается в исповеди. И диавол, который скрывается за ним, тотчас исчезнет, подобно змее, когда мы поднимаем камень.

При сонливости требуется особая борьба. Здесь, на Святой Горе, многие отцы ставят скамеечку с одной ножкой: когда их одолевает сон, падают с нее и просыпаются. Они поистине сражаются с диаволом. Я знал одного монаха, у которого в келлии был сосуд, полный воды; когда монаха клонило ко сну, он начинал переносить сосуд с места на место и таким образом боролся с диавольским духом сонливости...

Миряне не могут понять ценности бдения. Оно сжигает и уничтожает лукавого, который делает все возможное и невозможное, чтобы помешать практикующему бдение, поскольку знает, что будет изгнан целонощными молитвами» [11, 95, 98].

«Иной раз бесы представляются держащими в руках огонь, которым они вот-вот подожгут делателя молитвы, о чем говорит и святой Симеон: «Стоя вдалеке, они старались устрашить меня, угрожая зажженным огнем, который держали в руках, сильно кричали и гремели...» [20, 97]. Иной раз «за келлией слышатся голоса, смех, сильный шум, словно собрался весь мир. Все это для того, чтобы отвлечь внимание от молитвы. Часто сам диавол приближается к подвижнику. В таких случаях чувствуется жуткий страх. Душу и тело охватывает великая скорбь... Если не испытаешь на себе нападений, ловушек и искушений лукавого, не сможешь понять и оценить тех благодеяний, которые дарует тебе Утешитель» [11, 97, 107].

Приведем примеры из записей духовника Русской на Афоне Пантелеимоновой обители XIX века старца Иеронима.

«Один из братий, исполняя временно послушание при паломниках вне монастыря, не мог всегда сохранять умеренность в употреблении предлагаемого пития. Однажды в 1864 году он против обыкновенного излишне употребил и в таком положении заснул... Чистосердечно сознав пред духовным отцом свою немощь, по благословению его положил он себе за правило выучить наизусть акафист Иисусу Сладчайшему, что исполнил, и каждый день прочитывал его келейно.

В один вечер после умилительного чтения акафиста он по обычаю лег отдохнуть и только что стал засыпать, как вдруг услышал шум, потрясающий келлию. Устремив взор свой на дверь келлии, увидел влезающих в нее множество бесов. Он обомлел от страха и хотел подняться с кровати, но не мог. Бесы начали играть, петь, изрыгать разные хулы, стали дергать его за одежду, отчего умножился его страх. Тогда один, как бы из начальствующих, стал повелевать другому, чтобы вошел в сего монаха. Но монах при этом не потерялся, начал читать акафист Иисусу Сладчайшему. Бес подошел к нему и сказал: «Отворяй рот». Монах продолжал чтение акафиста. Бес стал усиливаться войти в него, но не мог... На вопрос начальствующего беса к подчиненному, почему он медлит войти в монаха, бес отвечал, что пламенная струя, исходящая из уст монаха, опаляет его. Тогда начальствующий бес повелел дать подчиненному своему несколько ударов... Опять подошел бес к монаху и сказал своєму повелителю: «Не могу войти, пламень выходит из уст монаха от призывания им противного нам имени». Тогда начальствующий бес с великим упреком сказал своему подчиненному «Я тебе говорил: «Не доведи его до безчувственного состояния, ибо монахи имеют обычай после этого сознавать свою немощь и призывают в помощь Распятого». Если б он тогда-то (указав на время) не упился, то не вздумал бы повторять этих ненавистных нам слов». После чего повелел умножить удары подчиненному своему. В это самое время раздался звон колокола на правило, и бесы, попирая один другого, бросились вон из келлии...» [1, 439—440].

Чистосердечное покаяние упомянутого монаха подтверждает мысль архимандрита Софрония, проведшего свою молодость на Афоне в послушании у преподобного старца Силуана: «Чем глубже мы переживаем наш грех как поразившую нас смерть, тем полнее предаемся мы Богу в молитве и Его животворящею силою вырываемся из тисков времени и пространства» [28, 245]. «Сердце очищается... от усердного и смиренного покаянного воздыхания, когда оно исходит из глубины сердца, принося Божественное утешение» [19, 109].

«В 1860 году прибыл из Германии на Афонскую Гору русский помещик Г.И.Б... и отрекомендовал себя так «В настоящее время живу в Германии уже 20 лет — для воспитания детей. Приплыл на Афон не как паломник или турист, а как изыскатель потерянной истинной христианской веры... Я читал книги великих германских философов, которые доказывают, что в настоящее время истинная христианская вера потеряна везде. Отыскать ее можно разве только на Афонской Горе»... Поняли старцы, что он читал книги германских мистиков... Однако православный христианин должен был сперва изучить свое, православное богословие и потом уже дозволить себе, и то по совету опытных людей, заняться изучением других христианских вер. Но он сделал наоборот! Не зная своей православной догматики, он прилежно принялся читать сочинения разных западных философов без разбору, не понимая происходящего от того вреда и увлекаясь одним любопытством...

Произошел следующий диалог. Он сказал: «Не можете ли вы показать мне то, что я ищу? Я готов слушать вас. Но только знайте хорошо, с кем будете иметь дело, потому что я изучил все веры, знаю все религии древние и новые, еллинские, индийские, персидские, халдейские, египетские, читал Талмуд, кабаллистику Коран и разные магии. Читал также и новых философов, особенно люблю германских... Если вы будете заставлять меня исполнять вашу безсмысленную формалистику — ходить на каждую службу в церковь или если дадите мне хотя одну вашу четку поклонов, то вы этим вовсе убьете меня...»

Духовники... сказали ему «Желаете достать из земли драгоценность, а сами и одного раза не хотите копнуть землю... Вы не захотите отказаться от самомнения, что вы гораздо умнее ваших старцев, а потому и советы их, хотя бы были и полезные для вас, вы тоже не захотите исполнять, чрез что вы не можете достигнуть желаемой вами высочайшей цели»... — «Святые отцы! Только примите меня Бога ради под свое руководство, а я со своей стороны во всем обещаюсь слушать вас». — «Предупреждаем вас: знайте и приготовьтесь отражать свято и просто всякое сомнение, внушаемое вам бесами». — «...Ах, батюшки мои, пожалуйста, только не говорите мне никогда о диаволе и бесах, потому что я не признаю бытие их»...— «Да это им на пользу! Тем они удобнее могут всегда владеть вами... Заповедь... даем вам: чтобы все ваши мысли и желания открывать: и добрые, и злые».

Прошло несколько месяцев... Он получил от Господа дар слез и плакал часто и очень много... Вначале на литургии помыслы смущали его сильно и говорили ему: «Зачем ты пришел сюда, чего искать? Здесь живут люди простые, невежи, которые ничего не понимают духовного. Тут есть только два иезуита, прелукавейшие люди: Иероним и Макарий (имеются в виду духовники. — Сост.), которые своею хитростию собрали к себе пятьсот человек мужиков, обманывают их и царствуют над ними. А потому лучше беги отсюда куда-нибудь в другое место, или хотя в греческий монастырь, или иди на остров Мадера — там климат хорош, и там тебе будет легко и свободно жить...» Старцы принуждены были дать ему совет такой. Впредь, если мысль будет смущать его... чтобы он сказал мысли той так: «По заповеди отцов моих духовных заклинаю тебя именем Господа нашего Иисуса Христа, скажи мне, кто ты такой...»

По прошествии некоторого времени... он рассказал старцам следующее: «Как только начали литургию, непосредственно пришла ко мне мысль и начала, по обычаю, хулить форму службы и самих формалистов, особенно вас, духовников, и затем начала убеждать меня, чтобы я удалился с Афона... Я тотчас сказал хульной мысли: «По заповеди отцов моих духовных заклинаю тебя именем Господа нашего Иисуса Христа, скажи мне, кто ты такой». Непосредственно за сим я слышу пред собою голос, отвечающий мне так: «Да диавол!» И еще слова его: «Ну, когда этот искариот Иероним разоблачил нас, то теперь нечего таиться. Что это ты, проклятый, оставлять вздумал нас?! Я всю жизнь твою служил тебе, и угождал, и уже прозорливым сделал тебя, а ты за все это неблагодарен остался ко мне!..» Потом я спросил его: «А что же было бы со мною после?» — «А вот что было бы с тобою: пред смертью твоею я разоблачил бы тебя и показал бы тебе, что все это было мое дело, а не Божие, и ты бы от этого пришел в отчаяние и сам себя убил бы»...

С этого времени он начал... познавать различие мыслей: какая мысль своя, человеческая, и какая мысль от ангела-хранителя, и какая злого духа... Старцы дали ему две книги для прочтения: преподобного Макария Египетского и преподобного Исаака Сирина.

По прочтении этих книг он приходит к старцам и говорит: «Отцы, я привез из Германии книг двадцать самых лучших сочинений мистиков и философов германских...

Я совершенно уверился, что немецкие книги теперь вовсе не нужны мне и даже вредны ... я уже успел все их сжечь: так они опротивели мне, что и смотреть на них не хочу»» [1, 442-451].

«Когда совершенно удалится благодать, тело слабеет и изнемогает, не в силах, как прежде, выполнять свои обязанности, и тогда овладевают человеком небрежение и сопутствующее ему уныние, то есть тяжесть телесная, сон неумеренный, расслабленность членов, помрачение ума, безутешная печаль, помыслы неверия, страх прелести. И тогда он, неспособный более терпеть безмолвие, выбегает на дорогу в поисках помощи. И один говорит ему: «Ешь сыр, молоко, яйца, масло, чтобы укрепиться!» Другой говорит: «Ты впадешь в прелесть!» Третий же: «Ты прельстился, как и многие!»...

Итак, он начинает есть, сколько может, чтобы, как мы сказали, окрепнуть. Но, к несчастью, когда благодать ушла, а тело обезсилело, ему трудно поправиться, поскольку организм не имеет сил для пищеварения; когда сильно отягощен желудок, тело впадает в болезнь...

И вот человек, прежде пребывавший в трезвении, превращается в садовода и земледельца, добывая хлеб свой в поте заботы своей. И в результате становится предателем, поскольку лишается терпения и поддается малодушию». Это ступень, «где расставлена вторая сеть, в которую и в древности, и в наши дни попались многие, совершенно отвергли ангельский образ и вернулись в мир. Если же такой человек и останется на своем месте, то все-таки станет рабом всяческих страстей, так что, обратившись во врага других монахов, будет страстно нападать на подвижников. Такой, как только услышит, что кто-то постится, пребывает в бдении или молится, тотчас возмущается и с уверенностью и гневом возражает: «Это все прелесть, и Бог в наши дни подобного не желает, поскольку так поступал и такой-то, которого едва не пришлось заковать в цепи!» [14, 242—243].

На языке отцов Церкви уныние, небрежение и леность «обозначают одно и то же — смерть души... Главная причина, из-за которой человек не достигает своей духовной цели, по мнению старца, заключается в небрежении...

Небрежение подобно засухе, из-за которой не может вырасти никакой злак. Тщеславие вредит принесшим плод, преуспевшим, а небрежение причиняет ущерб всем, поскольку и желающим отправиться в путь препятствует, и продвинувшихся останавливает, и неведущим не позволяет научиться, заблудшим мешает обратиться, падшим не позволяет восстать. Вообще, небрежение — это погибель для всех, кто пленен им.

Прикрываясь предлогом естественных потребностей и трудности подвига, этот обманщик — уныние — втирается в доверие и, словно добрый проводник, направляет нас к себялюбию, нашему главному врагу, и передает ему. Только мужественная душа может, положив в основание веру и надежду на Бога, отразить этот злой умысел...

Уныние особенно мучает живущих в уединении и избегающих соблюдения определенного распорядка жизни, а послушникам и выполняющим какое-либо монастырское служение оно повредить не в силах...

Для исцеления от уныния старец советовал размышлять на эсхатологические темы, обращаясь к противоположным предметам: воздаянию праведников и наказанию грешников, Царствию Небесному и адским мучениям, и приводить себе на память житие просиявших своими добродетелями подвижников. Благодатными средствами против небрежения являются молитва, слезы и вера» [14, 170—171].

Старец Иосиф вспоминал: «Однажды после, многократных и страшных искушений мною возобладали уныние и печаль. Я начал думать, что Бог поступает со мною несправедливо, безпрестанно предавая меня таким и стольким искушениям и не давая даже перевести дыхание. Находясь в такой горечи, я услышал внутри себя очень сладкий и чистый, исполненный сострадания голос, говорящий мне. «Разве ты не претерпишь все ради Моей любви?» Я сразу залился слезами и покаялся в унынии, которое возобладало мною» [31, 17]-

«Чтобы пробудить нас, старец использовал такой призыв: «Не будьте небрежными, дети, чтобы не впасть в руки разбойников». Даже и суетные занятия он считал проявлением небрежения, поскольку полагал, что и они могут стать причиной такого же пленения» [14, 171—172]. Слова Спасителя о надвигающейся ночи, «когда никто не может делать» (Ин. 9, 4), по нравственному толкованию преподобного Григория Синаита, относятся к «непрерывной безпечности о спасении, которая, как безпрерывная ночь, умерщвляет душу сном нечувствительности» [3, 19].

«Врачевание же и лекарство заключается для подвизающегося в том, чтобы смирить свое сердце, вернуться опять туда, откуда ушел, и ждать милости Господней. Тогда, если придет к нему помощь Божия, пусть поблагодарит Бога милосердного; если же нет, пусть отправляется в подчинение другому, чтобы смирить надменное мудрование, следуя путем отцов наших» [14, 243], — пишет старец Иосиф Исихаст.

«Если мы увидим себя духовно омертвевшими, а свое сердце заледеневшим, нужно посетить какого-нибудь подвижника, чтобы ожить, а также человека больного, чтобы заставить наше сердце сострадать ему, помочь ему с любовью» [19, 113], — советует старец Паисий.

«Старец Иероним (Апостолидис) на протяжении девяти лет служил диаконом в Константинопольском патриархате. Об этих годах он рассказывал следующее: «Я и под открытым небом спал... и голодал, и терпел жестокие скорби. Но никогда я не принимал скорбь в свое сердце, потому что заботился всегда о том, чтобы не огорчить моего Христа» [31, 39].

«Старца Паисия посетил один брат, который безпоко-ился из-за того, что ныне диавол перепахивает землю и переворачивает все вверх дном. Старец ему сказал: «Не волнуйся, молодец! Завтра Христос обретет поле вспаханным и засеет его без труда!» [31, 39].

«Святой же Бог наш, будучи праведным и милосердным, сострадает и милосердствует о заблудшем Своем создании, но все же не прекращает самовластно эту брань, хотя и это Он делал часто, спасая блудников и разбойников, однако же святые отцы не считают такой порядок общим для всех... Общий порядок, принятый нами от всех святых, состоит в добровольном подвиге даже до крови, согласно речению святого: «Дай кровь и прийми Дух!»...

Здесъ, как мы сказали, проверяется, словно золото в горниле, чистота произволения подвижника, поскольку предается он в руки малодушия, уныния, гнева, богохульства и всех зол вражьих... Тот будет истинным подвижником, кто среди всех этих бед не ослабеет и не оставит своего места, но, обороняясь, будет стоять, соединяя сокрушенные в битве части ладьи своей, плача и стеная о полученных ранах, и постарается залечить увечья, с нетерпением ожидая более избавления от искушений, нежели окончательной погибели... Не многие испытываются подобным образом, но один из тысяч, или, вернее, те, о ком благоволит Благий Кормчий... Такой подвижник говорит: «Лучше я умру, повизаясь, чем допущу поношение пути Божия. Ведь я имею столько свидетельств, что его прошли все святые!» Он немного исцеляется от уныния, проявляет терпение, питает свое тело скудной и простой пищей, чтобы вынести и вытерпеть скорби подвигов, совершаемых посредством тела. Остальные же силы свои он целиком посвящает сосредоточению своего ума...

Получив должные и подобающие ему раны, он начинает правильно думать и так говорит себе: «О ничтожный и окаянный, куда делись слова твои, что можешь, если захочешь, подвизаться и стяжать благодать? Разве не ты говорил, что все остальные не понуждают себя и потому не преуспевают?

Горе тебе, окаянный ибо, «аще не Господь созиждет дом» души твоей, всуе трудишься! (см.: Пс. 126, 1)»...

Когда же человек погружен в глубину душевной боли, то некий тончайший голос призывает его быть внимательным и не двигаться с места своего, чтобы не пасть и не стереть навсегда память о себе из книги блаженной будущей жизни. Столь живо ощущает он своих супостатов, что многие, возможно, и не поверят этому... Он видит во сне, как целые полчища бесов являются ему в естественном своем виде и нападают на него разными способами. Поистине велика злоба врагов наших... Немногие из вступивших на это поприще благополучно проходят его... Сие испытание приносит нам и пользу и попускается по воле Господней, чтобы, как сказано, мы стали причастниками смирения, разумными и постоянно пребывающими со Христом...

Смиряясь, подвижник посредством многообразной брани научается правильно мыслить о себе» [14, 245—247].

Мытарь «не отразил укоризны» фарисея, — комментирует преподобный Ефрем Сирин, — «но с благодарностью принял сказанное, и стрела вражия обратилась для него во врачевство и цельбу, укоризна — в похвалу, и обвинение — в венец. Так прекрасно смиренномудрие!.. Приняв укоризну, отложил он грехи, и, сказав: «Милостив буди мне, грешнику», — и «сниде оправдан паче оного» (Лк. 18,13—14). Слова стал и выше дел, слово взяло верх над действием... потому что Бог не слова только слышал, но видел и мысль, с какою произнесены оные, и, нашедше смиренномудрие и сокрушение сердца, помиловал» [6, 409—410].

По слову преподобного Григория Синаита, «говорящие или что-нибудь выполняющие без смирения подобны строящим дом зимою или без цемента... Само смирение есть благодать и дар свыше. Существуют... два смирения: а) считать себя низшим всех и б) приписывать свои добрые дела Богу... Как мне не считать себя гнуснейшим всех тварей, — говорит преподобный Григорий, — когда они соответствуют своей природе, с какою рождены, я же по неизмеримым беззакониям уклонился от природы? Подлинно, звери и скоты чище меня, грешника... Грешник низменнее даже бесов, как их раб, послушник и наследник с ними тьмы»... Далее преподобный указывает на семь «способов, ведущих и руководствующих к ниспосылаемому Богом смирению: молчание, смиренномудрие, смиреннословие, смиренная одежда, самоуничижение, сокрушение духа и отнесение себя всюду к последним», которые завершаются стяжанием промыслительного смирения. Последнее «приносит в душу ниспосылаемое Богом совершенное, истинное, необразное смирение... После него Богом подается свыше второе — высшее — смирение, которое представляет собой Божественную силу, действующую во всем и производящую все» [3, 54—58].

«Поскольку смирение заключает в себе жертву повиновения, оно угодно Богу больше, чем всякая другая жертва, и прогоняет диавола так далеко, как никакой ладан...

Нам нужно возгнушаться своим «я» и думать только о своем окаянстве, чтобы сначала примириться с Богом. Лишь после этого к смиренному рабу приходит великая любовь... Тогда он отдает всего себя другим с мыслью, что он ничто, земля, и радуется от того, что другие будут приносить на ней плоды... Часто Благой Бог отдает добрых людей в руки злых, чтобы они отдали им свою доброту и заслужили небесную награду... Те, которые могут терпеть очень гордых, не льстя им, являются самыми смиренными, самыми верными, и самыми праведными людьми, потому что гордые будут постоянно их оскорблять» [19, 196, 62, 97, 127].

«Когда же становится человек причастником смирения, то, к примеру, даже если бы все языки мира собрались для восхваления его, он нисколько не принимает этого, и нет в нем гордости ни на волос» [14, 252].

[ К оглавлению книги: "О сущности умного делания" ]

[ Скачать книгу: "О сущности умного делания" ]

Рекомендуйте эту страницу другу!