Ум окрыленный

Теперь «надлежит нам привести в порядок мысль и помышление и окрылить мысль, чтобы она возвысилась от земного к небесному через естественное созерцание сущего, — говорит старец Иосиф Исихаст. — Когда же очистятся чувства, то удостаиваемся и созерцания духовного. Итак, когда мысль... водворяется в созерцание сущего и просвещается частым явлением умопостигаемой и мысленной Божественной росы, подобной посылавшейся евреям Божественной манне, то, питаясь тем, что созерцает, она научается бороться со своими врагами — бесами!» [14, 217].

«Нужно совершенно пренебречь помыслами и не желать собеседования с ними, любым способом достичь полного безгласия ума, поскольку только так можно сохранить душу в безмятежии, и молитва будет действовать эффективно. Известно, что из ума мысли направляются в сердце и тревожат его... Прежде чем приступить к священному труду — молитве, будем иметь в виду, что на всем ее протяжении от нас требуются горячее желание и надежда с верой, полная самоотдача и безграничное терпение, связанное с упованием на любовь Божию... Для внутренней молитвы необходимо внимание. Вот почему отцы говорят о соединении поста и молитвы. Пост держит ум в постоянном бодрствовании и готовности на всякое благое дело, молитва же привлекает Божественную благодать» [11, 73—74], — излагает опыт святогорцев митрополит Иерофей.

Вот Царь твой и Господь всех распялся за тебя и искупил тебя от рабского служения бесам, дав тебе заповеди как противоядие от страстей, чтобы, исполняя их, ты избавился от побеждающих тебя страстей.

Он говорит тебе: «Не любодействуй! Усердно трудись, сражаясь с воюющими против тебя страстями, чтобы сохранить целомудрие. Поскольку, если ты не принудишь себя к целомудрию и потерпишь поражение, то неизбежно станешь блудником! Не кради, чтобы быть верным. Если же не принудишь себя оставаться верным, неизбежно станешь вором. Не будь сребролюбцем, чтобы быть милосердным. Не чревоугодничай, чтобы быть воздержанным. Имей в себе любовь, чтобы не стать завистливым...» И так далее — обо всех добродетелях и Божественных заповедях Господних, которые даны нам как противоядие! Чтобы приобрести их и сохранить, нужно сражаться и одержать победу над противными им пороками, которые из-за долгого навыка обрели силу второй природы. Диавол же укрепляет их, привычка питает, а наше бренное человеческое естество склоняется к ним. Вот они три коварные и великие силы, воюющие против души и Божественного закона!» [14, 219—220]. Далее старец Иосиф указывает: «Вооружим и ум против мысленных его противников. Тогда, если враг нападет посредством мечтаний, ум немедленно отразит его чары и, как высоко парящий орел, воспарит посредством Божественных помышлений» [14, 222].

«Священный мир, как веяние Святого Духа, тонок, немедленно отступает от души, ведущей себя неосторожно в присутствии его, нарушающей благоговение, нарушающей верность послаблением греху, позволяющей себе нерадение... Если ты пресытишься, в особенности упьешься, — святой мир перестанет в тебе действовать. Если разгневаешься, — надолго прекратится его действие. Если позволишь себе дерзость, — он перестанет действовать. Если... заразишься пристрастием к вещи, к какому-либо рукоделию или особенным расположением к человеку, — святой мир непременно отступит от тебя. Если попустишь себе услаждение блудными помыслами, — он надолго, весьма надолго оставит тебя, как не терпящий никакого зловония греховного, в особенности блудного и тщеславного... Отклоняй от себя все воспоминания, самые важнейшие, приходящие тебе во время молитвы, пренебрегай ими. Не богословствуй, не увлекайся в рассматривании мыслей блестящих... Священное молчание, наводимое на ум во время молитвы ощущением величия Божия, вещает о Боге возвышеннее и сильнее всякого слова» [10, т. 2, 210], — делится духовным опытом святитель Игнатий Кавказский.

Говоря о Христе, старец Иосиф пишет, что «Он выкупил нас. И поэтому нам должно с крайним послушанием и великим смирением служить Ему, соблюдая все святые заповеди Его! И если окажемся мы верными рабами, тогда Он как дар даст нам Свою Божественную благодать, освободит нас от страстей и дарует нам Свое Небесное Царствие, говоря: «Хорошо, добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многим тебя поставлю» (Мф. 25, 21). ...И когда умными очами через умную молитву соединишься с Ним, Он научит тебя не говорить лишнее и неполезное, равно как и не просить о чем-то прежде времени. Как дитя, лепечущее на лоне Отца своего, с чистою душою говори то, что содержится в глубине сердца твоего и кажется тебе полезным... Итак, когда приступаешь к исполнению долга своего, молитвы, приступи с великим смирением и сокрушенным сердцем, прося милости Божией, но не потому, что Он должен дать тебе благодать, а потому, что ты пребываешь в узах и просишь Его милостиво освободить тебя, говоря так: «Владыка, Сладчайший Господи наш Иисусе Христе, ниспошли мне святую благодать Твою и освободи меня от уз греховных! Просвети тьму души моей, чтобы уразумел я безграничную милость Твою, возлюбил и достойно возблагодарил Тебя, Сладчайшего моего Спасителя и Бога, достойного всяческой любви и благодарения. Ей, благий мой Благодетель, многомилостивый Господи, не отними от нас богатую милость Твою, но смилуйся над Твоим творением. Знаю, Господи, тяжесть прегрешений моих, но ведаю и несказанную милость твою. Вижу тьму безчувственной души моей, но с доброй надеждой верю и ожидаю Божественного просвещения Твоего и избавления от лукавых грехов и гибельных страстей моих молитвами Сладчайшей Твоей Матери, Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, и всех святых. Аминь».

Не переставай молиться так до последнего твоего издыхания, Бог же силен исполнить прошение твое [14, 220, 217, 218, 221].

«Однако, если ум утомляется проговаривать всю молитву, ее следует сократить: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя»; или же: «Господи, помилуй мя»; или: «Господи Иисусе». Когда христианин преуспеет в творении молитвы... волна умиротворения и благодати охватит его. «Нужно пребывать в этой сладости, которая явится тебе, и не прерывать молитву. Даже для совершения положенного тебе правила. Удержи эту теплоту сердечную и воспользуйся даром Божиим, ибо речь идет о великом даре, который Бог послал свыше. Эта теплота окончательно поможет приковать ум к словам молитвы, сойти в сердце и оставаться там» [11, 75—76].

«Основная цель Иисусовой молитвы — воссоединение «раздробленного» человека... Человек, по словам Писания, создан «по образу Божию» (см.: Быт. 1, 27. — Сост). Бог триипостасен, то есть имеет одну сущность в трех ипостасях (Отец, Сын и Святой Дух). То же происходит и с душой, поскольку она, как мы знаем, — образ Божий. Она нераздельна, но в ней несколько сил, а именно три — ум, желание и воля. Все они должны находиться в единстве и устремляться к Богу. По святому Максиму, естественное состояние трех сил заключается в том, чтобы уму познавать Бога, желанию желать и любить только Бога и воле творить волю Господа. В этом осуществление заповеди: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею» (Мк. 12, 30). ...Грех раскалывает это единство трех сил души. Ум не знает Бога, желание больше любит творение, а не Творца, воля испытывает муки от страстей. Полное рабство души... Это мы и устраняем с помощью Иисусовой молитвы. Возвращение начинается с сосредоточения ума. Цель — оторваться от окружающих предметов, вернуться в самого себя и затем подчинить желание Богу» [11, 52-53].

«Умная, или внутренняя, молитва есть тогда, когда молящийся, собрав ум внутрь сердца, оттуда не гласным, но безмолвным словом воссылает к Богу молитву свою, славословя Его и благодаря, сокрушенно исповедуя пред Ним грехи свои и испрашивая у Него потребных себе благ» [17, 194].

«Пусть четки никогда не выходят из твоих рук, потому что это шнур, за который мы дергаем один, два, пять, десять раз, заводя двигатель, пока наконец духовное масло не разогреется и наша духовная машина непрестанной молитвы не тронется с места. Даже когда твоя машина тронется с места, не оставляй их, чтобы и других это не побудило оставить их, хотя они еще и не тронулись с места» [19, 53].

Святитель Феофан при этом поучает: «Не забывайте, что не должно ограничиваться одним механическим повторением слов молитвы Иисусовой. Это ни к чему не приведет, кроме механического навыка повторять сию молитву языком, даже не думая о том. И это, конечно, не худо. Но составляет самую дальнюю внешнюю окраину сего дела.

Суть дела — сознательное стояние в присутствии Господа со страхом, верою и любовию. Это настроение возможно и без слов. Его и надобно восстановлять в сердце прежде всего. Слова же потом будут идти, чтобы удержать на этом одном внимание и углубить те чувства и расположения» [35, т. 1, вып. 2, 194-195].

«При многочасовых молитвах отцы рекомендуют сесть на скамеечку, закрыть глаза или устремить их на устойчивую точку, предпочтительнее на грудь — место, где находится сердце. Святой Григорий Палама приводит пример пророка Илии, который, как говорит Священное Писание, «взошел на верх Кармила и наклонился к земле, и положил лицо свое между коленами своими», и таким образом упразднил засуху. «И оставался там, и небо стало мрачно от туч и от ветра, и пошел большой дождь» (3 Цар. 18,42—45). Вот так... по молитве (и в этом смиренном положении) ...пророк отверз Небо. Подобно ему и мы открываем небо, и потоки Божественной благодати сходят в наше сухое сердце» [11, 76].

Митрополит Иерофей для лучшего сосредоточения ума рекомендует также фиксацию глаз: «Не переводи взгляд с места на место, но сосредоточь его на какой-либо опорной точке... благодаря такому положению тела, рассеивающаяся вовне через зрение сила ума возвратится внутрь сердца» [11, 76-77].

«В часы молитвы нельзя также внимать помыслам, пусть даже благим, ибо они возбуждают ум, и он, возбужденный, принимает и злые мысли. Итак, благие помыслы во время молитвы открывают путь, по которому триумфально шествует диавол, разбивая священный труд молитвы, и впадаем мы в духовное прелюбодеяние. Отцы говорят, что ум, удаляющийся при Иисусовой молитве от памяти Божией и блуждающий тут и там, совершает духовное прелюбодеяние. Он предает Бога и отрекается от Него. Разве не величайший грех — предательство и отвержение Сладчайшего Иисуса к радости ненавидящего добро и завистливого врага?.. Когда видим, что ум постоянно рассеивается и блуждает, нужно просить помощи у Бога. Подобно тому, как апостол Петр, когда поднялся сильный ветер и он стал тонуть, вскричал: «Господи! Спаси меня!», так поступим и мы, когда поднимется буря помыслов и нерадения. Случится и с нами то, что произошло с апостолом: «Иисус, тотчас простерши руку, поддержал его» (Мф. 14, 30; 11; 77—78].

«Однажды, жалуясь отцу духовнику Иерониму на весьма стужащие помыслы, — рассказывал отец Макарий, насельник Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря, ставший затем игуменом, — я получил ответ: «Вечно имеешь рассеянный ум, не стараешься о молитве Иисусовой. К сему же хорошо иметь ум во внимании о следующих предметах: 1) о падении первого человека; 2) о падении собственном и о грехе; 3) о покаянии за оные; 4) о воплощении, проповеди, страдании, смерти, воскресении и вознесении Иисуса Христа; 5) о собственной смерти; б) об аде; 7) о Страшном суде; 8) о вечном блаженстве. Когда будешь, сколько можно, внимать сему, помыслы будут отсекаться» [1, 534].

Святитель Феофан Затворник указывает, что «мысли блуждать начинают от умаления страха и охлаждения сердца. Охлаждение сердца много имеет причин. Главная из них — самодовольство и самомнение» [35, т. 1, вып. 4, 221].

Архимандрит Софроний, ученик старца Силуана Афонского, пишет: «Ум воображающий непригоден для богословия. Зная вред от пребывания в сфере воображения, блаженный старец Силуан подвизался предстать Богу чистым умом... Подступом к молитве чистым умом является прежде всего глубокая скорбь нашего духа, сознающего свое ничем невозградимое лишение: разлуку с Богом... Мучительное борение пробуждает в душе прежде скрытую энергию молитвы, бьющей день и ночь горячим ключом. И неожиданно, непреднамеренно молитва достигает чистоты» [28, 29].

«Обратимся за помощью к отцам. Будем читать их книги, чтобы сосредоточить ум. Когда же во время чтения почувствуем умиление, прекратим чтение и станем заниматься Иисусовой молитвой. Следует иметь в виду, что книги читаются внимательным сердцем, а не сухим рассудком» [ 11, 79]. «Вначале нам для освящения себя необходимо прочитывать одну главу из Евангелия, потому что оно изгоняет все злое. Также необходимы святоотеческие книги» [24, 58], — поучал преподобный Серафим. «Даже непродолжительное чтение аввы Исаака изменяет душу своими многочисленными «витаминами» [19, 60].

Русский старец Иероним пояснял: «Чтение всячески должно быть, когда нет молитвы, и оно должно иметь целью ее возбуждение... Пока действует молитва, ни за что не браться. Ибо равного ей нет ничего» [1, 532].

Митрополит Иерофей приводит слова старца-святогорца: «По помыслам, которые обычно приходят в часы молитвы, мы можем понять наши уязвимые места, нечистоту, которая есть в нас, существование страстей и направить туда свои внимание и борьбу» [11, 80].

«В начале духовной жизни подвизающийся прогоняет плохие помыслы духовным поучением, непрестанной молитвой и усердным подвигом. Потом приходят уже только благие помыслы. Позже останавливаются и благие помыслы и чувствуется некая пустота, и затем приходит к человеку Божественное просвещение, — делится своим опытом старец Паисий. — Чтобы очистились ум и сердце, человек должен не принимать лукавые помыслы и сам не думать лукаво, но трудиться просто и смиренно, и подвизаться усердно» [18, 11 - 12, 11].

По словам святого Исаака Сирина и преподобного Нила Сорского, если бы кто-нибудь захотел, помимо умной молитвы, одним только внешним молением и внешними чувствами отразить прилог вражий и противостать какой-либо страсти или лукавому помыслу, тот скоро оказался бы много раз побежденным, ибо бесы, одолевая его в борьбе и снова добровольно ему покоряясь, как бы им побеждаемые, издеваются над ним и располагают его к тщеславию и самонадеянности, провозглашая его учителем и пастырем овец» [32, 198].

«Всякому, начавшему жить по Богу, полезен страх мук и порождаемая им болезнь сердца. Кто же без такого болезнования и без таких уз страха думает положить начало (доброй жизни), тот не на песке только полагает основание своих деяний, но мечтает построить дом на воздухе без основания» [27, т. 2, 528], — пишет преподобный Симеон Новый Богослов.

«Действие благодати есть сила огня Духа, которая... укрепляет, согревает и очищает душу, прекращает как бы на час помыслы... Признаки и плоды благодати: ...слезы, сокрушение, смирение, воздержание, молчание, терпение, замкнутость и прочие», — говорит преподобный Григорий

Синаит. «Действие прелести есть воспламенение греха... По святому Диадоху, безпорядочно и безсмысленно все, что отличается неразумной радостью, или все, что... содействует страстности теплохладными наслаждениями... жжет и приковывает к себе душу, чтобы человек навыком в сладострастии мало-помалу изгонял из себя благодать» [3, 92, 93].

«Существует восемь начальствующих страстей. Три великие: чревоугодие, сребролюбие и тщеславие, — и пять следующих за ними: блуд, гнев, печаль, леность и гордость. Так же и из добродетелей, противоположных страстям, три главные: нищета, воздержание и смирение, а с ними и за ними следуют: чистота, кротость, радость, мужество, самоуничижение и весь ряд добродетелей» [32, 40].

«Есть грехи, кажущиеся малыми, но смертные. Например, осуждение» [1, 533]. Старец Паисий поучает, как вести себя со «встретившимся болтуном»: «Если увидишь, что он кого-то осуждает, скажи ему с любовью: «Брат, тебе нужно было бы осуждать меня, окаянного, а не других, которые лучше меня». Берегись, чтобы не обличить его, независимо от того, велик он или мал, потому что это наглость, а также чтобы не укорить его, ибо тогда и Бог погнушается тобой» [19, 54].

Для победы над смертными грехами христианину необходимо стяжать противоположные им добродетели. Старец Филофей Зервакос (+ 1980) говорил: «Чтобы победить гордость, необходимы смиренномудрие и человеколюбие, для победы над сребролюбием — милосердие, над блудом — целомудрие, над ненавистью — любовь, над чревобесием — пост, над гневом — кротость, над леностью — молитва и всякое благое дело» [31, 17].

«Надо трудиться над собою, пока вместо саможаления не возродится безжалостность к себе и непощадение... желание умучить себя, истомить и тело свое, и душу; пока вместо человекоугодия не образуется, с одной стороны, отвращение от всех недобрых обычаев и связей... а с другой — обречение себя на все неправды и все поношения людские; пока вместо вкуса только к одному вещественному, чувственному, видимому придет безвкусие к ним и омерзение и зачнется искание и жаждание одного духовного, чистого, Божественного; пока, вместо земности, ограничения жизни и счастия только землею, не исполнит сердца чувство странничества на земле с единственным стремлением к отечеству небесному» [35, 150].

«Старцу Паисию задали вопрос: «Что мне делать, старче? Я завидую и часто радуюсь, когда преуспевшие братия совершают проступки». — Говори: «Боже мой, прошу Тебя помочь моим братиям, чтобы каждый из них достиг меры того святого, имя которого носит, а я — меры своих братий» [19, 153].

«Поведем войну с матерью всех зол, — самомнением, — говорил старец Иосиф. — Когда ты молишься и беседуешь с Богом, радуясь сладости молитвы, так что душа твоя переполнена веселием, вдруг самомнение, пришедшее, словно некий разбойник, обращается к твоему уму, говоря втайне, как некогда змий Еве: «Ты уже получил благодать, уже достиг меры святых. Дальше будет радость и мир. Ни к чему больше страх, печаль и стенания!» Ты же этой хитрой ведьме самомнения отвечай как рассудительный словами возражения и уничтожай мудрым словом злобу ее, помышляя о том, что говорит сам апостол Павел: «Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил?» (1 Кор. 4, 7). О том же говорит нам и один из отцов: «Если ты сделал что-то без движения тела своего, это будет твоим, ибо наше тело есть творение Божие! То же самое и относительно ума. Если ты что-то помыслил без движения ума, то только тогда это твое собственное! Ибо и ум наш — создание Божие!» [14, 222, 223].

Чтобы не возгордиться даром Божиим, старец Паисий рекомендовал говорить: «Боже мой, если Ты не возгнушался мною и дал мне сей Божественный дар, то дай его также всем остальным своим созданиям, которые намного лучше меня». Он же поучал: «Высоко думающий о себе обнаруживает тем самым, что он вне себя (безумен), ибо вместо того, чтобы благодарить Бога за все доброе, что Тот ему даровал, он оскорбляет Его, считая своей собственностью дарования Божии... Как одна маленькая дырочка в банке с консервами может ее испортить, потому что пропускает воздух, так и один-единственный гордый помысел, проникая в голову человека, заставляет его высоко думать о себе, и все его добродетели становятся негодными... Гордый человек неразумен, потому что лукавый обольщает его одной карамелькой похвалы и съедает все его состояние» [19, 154, 126, 130, 197].

«Каждый является или зеркалом, или крышкой от консервной банки: если на него не упадут солнечные лучи, он не засияет» [18, 26], — говорил старец Паисий.

Святитель Феофан отвечает в письме кающейся монахине: «Панегирик, какой вы себе сплели: дурная, лукавая, непостоянная, неблагодарная, гордая, сердитая, не умеющая Богу помолиться...— очень хорош. Надо прибавить никуда негожесть и ничего нестоимость. Почаще повторяйте его... бывает у нас очень глубоко лежащий самоцен... Тогда слова означенные или подобные им язык или память читает... а на душе держит: «несмь якоже прочие». ...Этого лукавства нашей души почти нельзя заметить. Так оно таится... Самим нам нужно угадывать присутствие его разве из того, когда укорные речи других, в глаза или за глаза, отзываются неприятностию и досадою на говорящих... При этом большая помеха от самооправдания» [35, т. 1, вып. 1, 125]

«Мы должны быть более благодарны тем, которые нас смиряют, обижают и огорчают, нежели тем, которые кормят нас почестями и сладкими словами или вкусной едой и сладостями, потому что огорчения являются самым лучшим лекарством для души... Будем с радостью принимать духовную пользу, которую нам доставляет всякое духовное испытание, а также за все будем славить Бога и благодарить людей, которые нас обидели... Блаженны радующиеся тогда, когда их несправедливо обвиняют, а не тогда, когда их справедливо хвалят за их добродетельную жизнь. Именно в этом заключается признак святости, а не в сухих телесных подвигах... Мы должны быть более признательны тем, которые нас укололи и благодаря которым вышли занозы из нашей души, чем тем, которые даром вскопали наше поле и показали нам наше скрытое неизвестное сокровище» [19, 127, 210, 103].

«Из того, что ты делаешь якобы своей силой, нет ничего доброго, что не было бы от Бога, и ничего лукавого, что не было бы от диавола» [14, 224]. Старец Иосиф подчеркивает слова апостола Павла: «Не по своей воле творю я это, но силою действующего во мне Христа!» (ср.: Кол. 1, 29) [14, 224].

«Проповедующие от собственных мыслей прежде очищения введены духом самомнения в заблуждение... «Не мечтайте о себе» (Рим. 12, 16). «Мы сами неспособны были помыслить что от себя, но способность наша от Бога» (2 Кор. 3, 5)» [3, 71]. По великому милосердию и любви Спасителя к человеку, «ему, слепому мыслию, Владыка дарует зрение; его, расслабленного, валяющегося в страстях, Он укрепляет скрепами добродетелей и дает ему исправление; его, косноязычного и немого, неспособного молиться троично, в едином расположении души — умом, сердцем и словом, — Спаситель исцеляет просвещением и духовным знанием!» [14, 225].

Итак, «восхождение есть дар Божественной воли, и стояние — опять-таки — проявление той же Божественной силы, как и изменение и ввержение в прежнее состояние есть испытание, посылаемое тем же Божественным разумом ради нашего исправления. Поэтому мы по необходимости должны благодарить Бога за все происходящее и не печалиться из-за случившегося изменения, но говорить так. «О Любоблаже и Человеколюбче, Спасителю мой, я достоин всякого мучения, поскольку, будучи сыном преисподней, не сетую, что совершил дела ее, и продолжаю совершать то же. Ты же Сам, Христе мой и Боже, по Своему хотению благоизволил, чтобы я восшел на небеса, и опять Сам по Своей воле ввергаешь меня в ад. Да будет же на мне воля Твоя святая!»

Только в том случае надлежит нам скорбеть, если Бог оставит нас по грехам нашим, и мы закоснеем во грехе и прогневим Его. И печалиться должно не из-за падения, но потому, что мы опечалили Бога в ответ на любовь, которую Сладчайший Христос даровал нам. Мы же, вместо благодарности, вновь напоили Его желчью неблагодарности...

Однако Он вновь прощает нас, если только мы, простирая крылья надежды, начертаем обновление покаяния, а не будем сидеть во тьме отчаяния» [14, 225—226].

Старец-пустынник так описывает свои ощущения: «Ежедневно наблюдая за собой, замечаешь такие греховные состояния, такие движения ко злу, что поистине считаешь себя худшим грешником. Поверь, отец мой, что любой, входящий в мою келлию, лучше меня. Он — ангел Божий» [11, 37].

Авва Марк говорит: «Терпеть скорби и не обвинять (сторонних) людей в своих бедствиях есть истинное ведение» [5, т. 1, 543]. «Никто не может повредить человеку, кроме самого человека» [19, 31].

Авва Исаак Сириянин сказал: «И где бы ни находился ты, почитай себя меньшим всех и служителем братий своих» [1, 148].

«Ешь, пей, не соблазняйся, но держи самоукорение, а не осуждай других. Внимай себе. Чай пьют — пей, едят — ешь, говорят — и ты отвечай, смеются — смейся, но внутри внимай себе с самоукорением» [1, 533], — поучал духовник русской афонской братии иеросхимонах Иероним.

«Когда мы действительно осознаём наш внутренний мрак, когда нам открывается инфернальная сущность греха, — тогда мы становимся восприимчивыми к действиям благодати: будет ли то озарение нетварным Светом или иного рода восхищение, познание, откровение» [28, 24].

«Помимо чувства греховности, — указывал старец-пустынник, — есть и другие пути к возгреванию сердца. Память о смерти. «Я помышляю, что это последние часы, которые я доживаю, и вскоре придут бесы и заберут мою душу». Эта мысль, идущая без образов, вызывает страх и подвигает к молитве» [11, 63]. «Люди, имеющие дерзновение... не боятся смерти, они подвизаются с ревностью и самоотречением. Они всегда поставляют смерть перед собою и ежедневно думают о ней, а потому готовятся к ней духовно» [19, 166].

«Противоположные мысли равным образом уместны: о сладости рая, славе святых и великой любви Божией. Особенно в тот день, когда совершалась Божественная литургия и ты приобщался святых тайн» [11, 64].

«Возгревание при посредстве таких мыслей совершается до молитвы. Ибо, когда начинается в теплоте сердечной молитва, возбраняется любая мысль на такие темы, и мы стараемся свести ум и сердце в слова молитвы. Таким образом достигается безобразность, о которой столько говорили отцы. Ум характеризуется отсутствием привидений и мечтаний» [11, 73].

Преподобный Григорий Синаит на этом этапе рекомендует: «С утра понудь ум свой сойти из головы в сердце, и держи его в нем, и непрестанно взывай умно и душевно: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!» — пока утомишься. Утомившись же, переведи ум на вторую половину и говори: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!» Многократно проговорив сие воззвание, переходи опять на первую половину... Когда увидишь возникновение и приступание помыслов, не засматривайся на них, хотя бы они и не были худы, но держа неисходно ум в сердце, взывай к Господу Иисусу и скоро прогонишь помыслы и наводителей их — бесов отгонишь» [21, 54].

Здесь уместно вспомнить один из первых опытов прихода Божественной благодати старцу Иосифу Исихасту. «Я много плакал в тот день, — говорил он, — так много, как никогда раньше, и как бы изливал свои жалобы Богу из-за того, что Он не помог мне так, как я верил. Я умолял Его и говорил, что не уйду оттуда, пока Он не явит мне Свою милость и не придаст бодрости. Я обращался и к Владычице нашей, прося и Ее о помощи. И вот, когда я стоял там и взирал на вершину Афона — в ту сторону, где возвышается церквушка во имя Пресвятой Богородицы, — я словно бы почувствовал радостный трепет и тотчас увидел некий светлый луч, исходящий из той церкви, который, словно небесная стрела, приблизился и коснулся меня. В тот же миг я весь изменился и забыл самого себя. И сердце, и все мое существо исполнились света, так что я не ощущал тяжести своего тела. А в сердце моем зазвучала молитва, причем столь размеренно, что я удивлялся, поскольку не прилагал к этому никаких усилий, а лишь смотрел, слушал и одновременно восхищался. Мне показалось, что я разделился надвое, потому что теперь мог видеть свое внутреннее состояние, всецело заполненное светом, духовным благоуханием и радостью от непрестанной молитвы. Но и весь я был покрыт светом и дивился величию Божественной милости» [14, 26].

«Чем более кто нисходит в глубину смирения и осуждает себя самого, как недостойнаго спасения, тем более плачет и изводит источники слез; по мере слез и плача источается в сердце его духовная радость... Ибо если б мы осудили себя... то тотчас извели бы и слезы. Без этого же ни жестокосердие наше никак не может умягчиться, ни душа наша стяжать духовное смирение...» [27, т. 2, 30].

«Бог больше смотрит на то, сколько у нас смирения, а не на то, сколько труда мы прикладываем... Смиренный и незаметный герой Христов является самым умным человеком в мире, потому что хранит свое сокровище в Божией сокровищнице... Смиренные люди также похожи на соловьев, которые скрываются в лощинах и своим сладким пением сеют в душах людей радость, день и ночь славословя Творца мира. Гордые же ведут себя, как некоторые шумливые куры, которые оглушают мир своим кудахтаньем, как будто их яйца такие же большие, как наша планета» [19,169]. «Нет пользы, если человек натирает себе колени при безчисленных поклонах и одновременно не устраивает себе головомойку с помощью смирения (внутренних поклонов). Тот, кто просит у Бога смирения, но не принимает человека, которого Бог посылает ему для смирения, не знает, чего просит, потому что добродетели не покупаются, как товар, в магазине (на вес, сколько мы захотим), но Бог посылает нам людей для нашего испытания, чтобы мы потрудились, стяжали смирение и получили венец» [19, 152, 196, 169, 103].

По молитвам старца Иосифа его молодой послушник монах Иосиф удостоился посещения благодати Святаго Духа. Одно из первых касаний благодати он вспоминал так: «Сердце мое исполнилось любви к Богу. Внезапно она умножилась настолько, что я уже не молился, но изумлялся и поражался преизбытку этой любви. Я хотел обнять и расцеловать всех людей и всю тварь, но в то же время испытывал такое смирение, что чувствовал себя низшим из всех созданий. Однако, полнота моей любви и ее пламя были устремлены ко Христу, Который, как я чувствовал, находился рядом, я только не мог увидеть Его, чтобы припасть к Его пречистым стопам и спросить, каким образом Он настолько опаляет сердца, оставаясь незримым и сокрытым. И в ту минуту я ясно почувствовал, что это благодать Святого Духа и это Царствие Небесное, о котором Господь наш говорит, что оно находится внутри нас»(ср.: Лк. 17, 21) [14, 91].

Так на своем опыте послушник под руководством старца начинает постигать, что благодать «является главным предметом, о котором нам надлежит заботиться, поскольку без нее человек не в силах сделать ничего» [14, 90]. «Только тогда, когда ум возвратится в сердце, наступит радость, такая, как у бывшего на чужбине и пришедшего в дом свой, — пишет Никифор-монах. —«Как муж, находившийся вне дома, когда возвращается, не знает, что с ним происходит от радости при виде детей и жены, так и ум, соединившийся с душой, исполняется блаженством невыразимым и веселием... Сосредоточенность ума бывает при возгревании сердца» [11, 60].

«Существуют разные ступени для подвизающихся в молитве. Есть молитвенники новоначальные и преуспевающие, или, лучше сказать в соответствии с учением отцов, деятели и созерцатели. У деятелей молитва совершается от страха Божия и благой надежды, в то время как у созерцателей — «из любви к Богу и совершеннейшей чистоты». Характерный признак первой ступени (практической) — сосредоточенность ума в сердце, когда ум, не отвлекаясь, молится Богу. Признак второй ступени (созерцательной) — охваченность ума Божественным светом» [11, 56—57].

Святитель Игнатий Кавказский, тонкий знаток умного делания, ссылается в своих «Аскетических опытах» на высказывания святых отцов: «Умная молитва, — приводит он слова преподобных Нила Сорского и Григория Синаита, — выше всех деланий и добродетелей глава, как любовь Божия...» [10, т. 1, 253]. Следуя святоотеческому преданию, святитель Игнатий разделяет «упражнение молитвою Иисусовою» на два «главнейших подразделения или периода, оканчивающихся чистою молитвою, которая увенчивается безстрастием». «В первом периоде предоставляется молящемуся молиться при одном собственном усилии; благодать Божия несомненно содействует молящемуся благонамеренно, но она не обнаруживает своего присутствия. В это время страсти, сокровенные в сердце, приходят в движение, и возводят делателя молитвы к мученическому подвигу, в котором побеждение и победы непрестанно сменяют друг друга». В это время, по мысли святителя, «душою и целию молитвы должно быть покаяние. За покаяние, приносимое при одном собственном усилии, Бог дарует, в свое время, покаяние благодатное... Для новоначального искание места сердечного, т.е. искание открыть в себе безвременно и преждевременно явственное действие благодати, есть начинание самое ошибочное, извращающее порядок, систему науки. Такое начинание — начинание гордостное, безумное!»

«Во втором периоде благодать Божия являет ощутительно свое присутствие и действие, соединяя ум с сердцем, доставляя возможность молиться... без развлечения, с сердечным плачем и теплотою, при этом греховные помыслы утрачивают насильственную власть над умом... Первое состояние молящегося можно уподобить обнаженным древам во время зимы, второе — тем же древам, покрывшимся листьями и цветами от действия теплоты весенней. Силу для произведения листьев и цветов деревья накопляют во время зимы, когда состояние их имеет весь образ состояния страдательного, состояния под областью смерти» [10, т. 1, 250, 251, 252].

При обучении молитве «в основном выделяется пять этапов. Первый — произнесение Иисусовой молитвы устами. Повторяя молитву вслух, мы одновременно стремимся сосредоточить внимание на ее словах. Второй — молитву принимает ум и произносит ее в себе; это и есть умная молитва. Все наше внимание заключается в слова, но сосредоточивается в уме. Когда он утомляется, тогда мы вновь проговариваем молитву устами. Преподобный Нил советует всегда держать в памяти Бога, и небо станет твоим помышлением. Третий — молитва сходит в сердце. Сердце и ум объединяются и сливаются. Теперь внимание сосредоточивается на сердце и опять погружается в слова молитвы, главным же образом в имя Иисусово, которое является глубиной необозримой. Четвертый — молитва все более становится самодействующей. Она совершается в то время, как подвижник трудится, или же ест, или беседует, или находится в храме, или спит. «Я сплю, а сердце мое бдит» (Песн. 5, 2), — говорит Священное Писание. Пятый — в душе ощущается Божественный тихий огонь, который зажигает и веселит. В сердце вселяется благодать Христова. Устраивает обитель Святая Троица. «И вот что такое жилище Божие: в стяжавшем в себе память о Боге вселяется Бог. Мы тогда становимся Его храмом, когда мысль не прерывается земными попечениями, ум не тревожат неожиданные страсти, но всех их удаляется боголюбец, обращающий ум ко Господу; он изгоняет страсти, которые влекут его к невоздержанию, и усердно прилежит добродетели», — говорит святитель Василий Великий. Наконец, он чувствует в себе Божественное присутствие, благодать охватывает тело, умершее и распявшееся миру. Это и является последним этапом, который иногда соединяется с созерцанием Нетварного Света» [11, 53—55].

Преподобный Григорий Синаит подчеркивает Божие присутствие в молитве: «Начало умной молитвы есть действие или очистительная сила Святого Духа и таинственное священнодействие ума». Также он указывает: «Надлежит молиться двояко: и устами, и умом. Тихо и невозмутимо надобно взывать, чтобы голос, приводя в смятение чувство и сосредоточенность ума, не воспрепятствовал молитве. Пока ум, навыкая в этом деле, не получит силы от Духа и не усовершится... Тогда, (то есть в силе Духа) не будет необходимости произносить молитву устно, да и невозможно, потому что достаточно сил к выполнению молитвенного упражнения одним здравым умом». Он говорит: «Умеряй в молитве не дыхание лишь ноздрей, как неопытные, но и дыхание ума некоторым смыканием уст для предотвращения вредного надмения» [3, 53, 114, 129].

Русские святители XIX века Игнатий Кавказский и Феофан Затворник неоднократно освещали тонкий процесс сочетания ума с сердцем при молитве Иисусовой. Святитель Игнатий говорит: «Соединение ума с сердцем есть соединение духовных помыслов ума с духовными ощущениями сердца. Не только всякое греховное чувствование и всякий греховный помысл, но и все естественные помыслы и ощущения... разрушают соединение ума с сердцем... При уклонении с духовного направления, доставляемого Евангелием, тщетны все пособия... сердце и ум никогда не соединятся между собою... Вниманию ума при молитве начинает весьма скоро сочувствовать сердце. Сочувствие сердца уму мало-помалу начинает переходить в соединение ума с сердцем» [9, 116, 114].

Святитель Феофан так описывает этот процесс: «Навык ходить пред Богом или в памятовании о Боге есть атмосфера духовной жизни». Этот навык состоит «в напряжении стать сознанием пред лицом Бога вездесущего... Только тогда, когда ум сочетается с сердцем, можно ожидать успеха в памяти Божией... Первый прием к тому, чтобы привлечь ум к сердцу, — именно через сочувствие читаемым и слушаемым молитвам, ибо чувства сердца обычно властвуют над умом».

Здесь речь идет о таких чувствах, «которые захватят все сознание и сердце и свяжут душу... отвлекая внимание ее на себя». Эти особенные чувства «порождают в душе и свои молитвы по роду своему». Надо «давать им свободу излиться— Этот прием сильнее первого и скорее сведет ум в сердце. Но действовать он может только после первого приема или совместно с ним» [32, 152—154]. В другом письме, обсуждая сочетание ума с сердцем, епископ Феофан пишет: «Присоедините сознание присутствия Господа близ вас и в вас, так что Он все видит и самое сокровенное. Сие сознание — с памятью смертною — неразлучным имеют страх Божий.

Когда сия троица поселится в сердце вашем, тогда пойдет у вас молитва из сердца, с непрестанными взываниями к Господу Спасителю... если сего нет, все другое ничто...» [35, т. 1, вып. 3, 252].

Он же советует: «Попробуйте при молитве Иисусовой поживее помыслить, что Господь Сам близ есть и предстоит душе вашей и внимает тому, что в ней происходит. В душе же при сем пробудите жажду спасения и уверенность, что кроме Господа неоткуда ожидать нам спасения... Духовное горение сердца к Господу есть любовь к Нему... На языке пусть будет молитва Иисусова, в уме — предзрение Господа пред собою, в сердце — жажда Бога или общения с Господом» [35, т. 1, вып. 2, 209]. При этом святитель Феофан указывает: «Трудись, напрягайся, ищи — и обрящешь; толцы — и отверзется тебе. Не ослабевай и не отчаявайся. Но при всем том помни, что труды сии составляют только опыты усилий с нашей стороны к привлечению благодати... Это только приготовление к принятию, самое же дарование совершенно зависит от воли Раздаятеля» [34, 128].

Главное, чего искали в молитве подвижники, «состояло в том, дабы сердце горело к Единому Господу безпрестанно. Бог требует сердца, потому что в нем исходище жизни... Когда сердце в Боге, тогда и вся душа в Боге, и предстоит человек в непрестанном поклонении Ему духом и истиною...

Верный признак подвига и вместе условие преуспеяния чрез него есть приболезненность. Неболезненно шествующий не получит плода. Болезнь сердечная и телесный труд приводят в явление дар Духа Святого... Если мы не водрузим в сердце болезненных чувств сокрушения и не возболез-нуем, как рождающая, то не возможем родить дух спасения на земле сердца нашего» [33, 158, 187—188].

Афонский отец-пустынник приводит слова святителя Иоанна Златоуста, очень емко характеризующие молитвенное восхождение: «Великое оружие — молитва; сокровище безупречное, богатство, никогда не растрачиваемое, пристань безмятежная, основание тишины, корень, источник и мать безчисленных благ — вот что такое молитва, более крепкая, нежели само царство... Молитва... не представляет собой нечто вялое и исполненное нерадения; она совершается с воздетыми горе руками, скорбящей душой, собранным умом. Ибо, будучи таковой, она восходит на небо... Итак, будем возгревать совесть, скорбеть душой, помня о согрешениях, скорбеть не для того, чтобы расстраиваться, но чтобы подготовиться и быть услышанными, чтобы поститься и бодрствовать и достигнуть самих небес. Ничто так не отгоняет нерадение и рассеянность, как скорбь и печаль, со всех сторон сжимающие ум и возвращающие его внутрь себя. Подвизающийся так и много молящийся такой молитвой сможет стяжать в своей душе радость» [11, 67—68].

Далее он говорит о том, что только «тогда человек получит дерзновение в молитве, когда понудится считать себя хуже всех» [11, 68].

Отшельник продолжает: «Это не личное мнение святого Иоанна Златоуста, но учение Церкви через него. Точно так же... говорил бы и величайший исихаст... Отметим несколько моментов. Во-первых, Златоуст тесно связывает молитву со скорбью душевной и собранным умом. Для совершенства молитвы ум нужно вернуть «в самое себя» от рассеянности. Во-вторых, чтобы действенной была молитва, необходима вначале теплота сердечная, о чем говорилось ранее. Сердце возгревается, ум возвращается и мы предаемся молитве. В-третьих, эта теплота сердечная приходит вместе с памятью о грехах, с самоукорением, с чувством, что мы хуже всех остальных — «ниже любого создания» [11, 68].

«Подвизающийся говорит в себе: «Я причинил скорбь Христу, удалился от Божественной благодати». От таких мыслей сердце глубоко сокрушается. Сокрушенное в чувстве покаяния (не под внешним деланием) сердце уязвляется и скорбит больше, чем страдающее тело. Это сокрушение непрерывно держит ум в памяти о Боге, и сокрушенный не в состоянии спать даже ночью, чувствуя себя так, словно находится среди раскаленных углей. Итак, можно в течение четверти часа интенсивно творить молитву, и тогда весь день и всю ночь сокрушенное сердце будет помышлять об Иисусе — это и называется непрерывной молитвой. Она может быть достигнута... после нескольких минут напряженной молитвы со слезами, и потом ее действие в течение многих дней ощущается внутри» [11, 62].

«Скорбь объяла нас, муки, как женщину в родах» (Иер. 6, 24), — приводит слова пророка Иеремии преподобный Григорий Синаит. — «Потому, поникни вниз головой и ум собрав в сердце, если, конечно, оно открыто, призывай на помощь Господа Иисуса. Трудясь же в молитве и часто чувствуя боль в голове и плечах, переноси ее, и ищи Господа в сердце с напряжением и ревностью. «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилия восхищают его» (Мф. 11, 12)» [3, 113].

«Внегда скорбети ми, воззвах, и услыша мя» (Пс. 119,1), — цитирует преподобный Ефрем Сирин псалмопевца Давида и поясняет: «Возбуждать скорбь не для того, чтобы стеснить душу, но чтобы соделалась она достойною услышания. Ничто не отгоняет так от нас леность и нерадение, как болезненное чувство и скорбь, которые собирают ум воедино и возвращают его в самого себя... Как стечение облаков вначале делает воздух мрачным, а когда пойдет из них дождь и облака утратят одну задругой скопившиеся в них снежинки, тогда снова делают весь воздух тихим и ясным, так и душевная скорбь, пока заключена внутри, омрачает наш помысл, а когда истощит себя в молитвенных словах слезами и выйдет наружу, тогда производит в душе большую ясность, низведя в ум молящегося, подобно некоему лучу, мысль о Божией помощи» [6, 408].

Хорошей иллюстрацией сказанного могут быть дневниковые записи русского святогорца иеросхимонаха Феодосия Карульского(+ 1937):

«24-го июля. С большим навыком к постоянной молитве все более изощряется и устанавливается внимание ума к словам молитвы и ощущается в них присутствие Божие, проявляемое чувством сокрушения и умиления. А вместе с сими сердечными чувствами и ум все более приближается к сердцу.

25-го июля. В сей день сверх ожидания по побуждению ученика не оставлять и в трудностях правила молитвенного исполнил все свое положенное правило, 10000 молитв, вместе со служением Божественной литургии и требоисполнением — причащением больного брата в келлии, потребовавшим около трех часов. Когда, при помощи Божией, внимание ума установится и чувство сердца пробудится, тогда и молитвенное правило совершается легче и во времени успешнее, не принося, однако, ущерба качеству молитвы, вниманию и чувству» [4, 27].

И в XV веке основные особенности умного делания соответствовали вышеизложенным. «Устав о скитской жизни» преподобного Нила Сорского, написанный им после возвращения с Афона при обустройстве молитвенной жизни в организованном им уединенном скиту, включает в себя 3 отдела. В первом отделе предлагается учение: «1) о различных действиях на нас и движениях в нас помыслов...; 2) о главных способах, которые нужно противопоставлять приражающимся помыслам...; 3) о том, как и чем укреплять себя в подвиге...» Во втором отделе преподобный Нил показывает, «как вести нам внутреннюю брань против каждого

из восьми греховных помыслов и страстей...» В третьем отделе святой Нил «излагает общие средства успешного ведения духовной брани, каковы: 1) молитва к Богу и призывание Его Святого Имени; 2) памятование о смерти и о Страшном Суде; 3) внутреннее сокрушение и слезы; 4) охранение себя от злых помыслов; 5) устранение себя от всяких попечений — безмолвие; 6) соблюдение для каждого из исчисленных занятий и действий приличного времени и способа». Свой Устав преподобный Нил заканчивает так «Не от себя же... рех, но от Богодухновенных Писаний святых отцов, просвещенных разумом» [23, 28, 60, 87, 123].

Постепенное углубление в молитвенное состояние сопровождается ощущениями теплоты. Преподобный Григорий Синаит указывает: «Свободная от прелести Иисусова молитва... сопровождается теплотой, пожигающей страсти, как тернии, и образующей в душе тишину и радость. Теплота приходит не с правой или левой стороны, не свыше, но в сердце струится наподобие источника воды от животворящего Духа. Ее одну и желай найти в своем сердце и ею владеть, всегда храня свой ум не мечтающим» [3, 128].

Старец схимонах Василий, учитель и друг старца Паисия Величковского, говорит, что естественный дар теплоты в молитве, «излиянный в сердце, как миро благоуханное, через святое крещение... в одном только сердце с молитвою начинается и в сердце же заканчивает молитву» [32, 215]. В то же время святитель Феофан Затворник предостерегает от излишнего внимания к физическим ощущениям: «В сердце надо стоять. Но сердце не помнить, а только Господа зрить... Плод молитвы — главный — не теплота и сладость, а страх Божий и сокрушение» [35, т. 2, вып. 5, 176]. Святитель Игнатий подробно раскрывает эту мысль: «Брат! не полезно тебе преждевременное ощущение духовной сладости!.. Гораздо опаснее, гораздо ближе к прелести, когда подвижник, ощутив кровяную теплоту в сердце и груди, сочтет ее за благодатную, возмнит о ней, а потому и о себе нечто... Должно и дыхание приудерживать тихо, и ум приводить к соединению с сердцем очень тихо; должно стараться, чтобы молитва действовала в самой вершине сердца, где пребывает словесная сила, по учению отцов... Когда Божественная благодать осенит молитвенный подвиг и начнет соединять ум с сердцем, тогда вещественная кровяная теплота совершенно исчезнет. Молитвенное священнодействие тогда вполне изменяется: оно делается как бы природным, совершенно свободным и легким. Тогда является в сердце другая теплота — тонкая, невещественная, духовная, не производящая никакого разжжения, — напротив того, прохлаждающая, просвещающая, орошающая, действующая как целительная, духовная, умащающее помазание, влекущая к неизреченному люблению Бога и человеков, по слову преподобного Максима Кавсокаливита» [10, т. 2, 187, 277].

Сохранились воспоминания современников преподобного Серафима Саровского о наставлениях старца в Иисусовой молитве. Архимандрит Никон так характеризует молитвенное делание преподобного Серафима: «Долговременное подвижничество осветило ум старца, а Иисусова молитва соединилась с сердцем его, сколько это возможно на земле. Наставление его об Иисусовой молитве во всем сходны с наставлениями афонских подвижников. Они были ясны, вразумительны, как плод опытного подвижничества, а не научного познания» [24, 281].

Интересен молитвенный опыт старца Иосифа Исихаста в начале его духовного пути. Монах Иосиф пишет: «Чтобы получить возможность усерднее предаваться молитве... старец устроил себе... нечто вроде пещеры... Туда он удалялся каждый вечер и оставался там в течение шести часов после захода солнца, непрестанно повторяя молитву. Сидя на небольшой деревянной скамеечке, он удерживал ум в сердце. Это было формой особого, напряженного духовного подвига, которому подвижник предавался помимо обычных монашеских обязанностей... Старец занимался внутренним сосредоточением и молитвой в своей рукотворной пещере. «Там, — говорил он нам, — будучи погруженным в себя и предаваясь молитвенной сладости, я внезапно исполнился света — не такого, конечно, как видимый свет дня. Свет этот затем усилился настолько, что все это место обратилось в свет. Внезапно передо мною явились три отрока шести-восьми лет, которые были схожи между собою внешним видом и всеми чертами, так что нельзя было выделить чего-то свойственного лишь одному. Они выглядели столь благодатными и прекрасными, что их лицезрение пленило все мои чувства. Я не испытывал ничего, кроме удивления. Они находились на небольшом расстоянии от меня, в нескольких метрах, и приближались ко мне в едином порядке, одинаковыми шагами, в едином движении. Все их движения и черты выглядели так, как будто передо мной было одно существо, и однако их было трое. При этом они пели сладчайшими голосами: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся, аллилуйя». И вот они вплотную приблизились ко мне, так что я, казалось, мог бы коснуться их, если бы протянул руку; затем начали отступать назад в том же порядке, не поворачиваясь спиной и продолжая пение своего гимна. На слове «аллилуйя» они благословили меня своими ручками, как это делает священник...

После этого видения благодать молитвы умножилась многократно. Особенно возросла жажда безмолвия, а ум уже не безпокоился ни о чем земном. Однако усилились и искушения» [14, 32-33, 34].

Пытаясь охарактеризовать Божественную благодать, старец Иосиф говорит: «Божественная же благодать, постигаемая, по моему опыту, духовным чувством и засвидетельствованная знающими ее, есть отблеск Божественного сияния, который познается при созерцании ясным умом и является как тонкая мысль, благоуханное и сладчайшее дуновение, молитва, свободная от мечтаний, избавление от помыслов или жизнь чистейшая. Благодать бывает совершенно мирной, а также смиренной, безмолвной, очистительной, просвещающей, радостнотворной и лишенной всякого мечтания... Когда благодать... сама осветит человека, тот уходит и оставляет мир, приходя в... монастырь, и живет с другими отцами и братиями, оказывая всем послушание... Если человеколюбец Господь пошлет луч Божественной благодати Своей и она войдет в душу согрешающего перед Ним, тотчас восстает тот человек и ищет духовника для исповеди» [14, 229, 238, 239, 231].

«Хорошо каждодневно каяться, как повелевает заповедь. Ибо слова: «покайтеся, приблизися бо Царствие Небесное» (Мф. 3, 2), — возлагают на нас делание, не ограничиваемое определенным временем, а всегдашнее» [27, т. 2, 533—534], — говорил святой Симеон Новый Богослов.

При этом кающийся уповает на неизреченные человеколюбие и милосердие Господа. Преподобный Никодим Святогорец (XIV в.), ссылаясь на святителя Германа, патриарха Константинопольского (+ 740), рассказывает, что один христианин, побеждаемый блудным бесом, каждый день впадал в грех (по-видимому, в помыслах. — Сост.) и каждый день каялся со слезами в церкви. Выйдя из церкви, снова впадал в грех, но не отчаивался и шел в церковь с покаянием. Так продолжалось более 10 лет. Однажды, когда он, упав на пол церкви, стеная, плача и рыдая, призывал в сокрушении благоутробие Божие, диавол, видя, что побеждается его покаянием, проявил неслыханную дерзость, зримо явившись пред церковными вратами, и с криком начал обвинять Господа в несправедливости: «Меня Ты низверг с Небес за малое преступление, высокомерие, и вовсе не жалеешь. А этот — лжец и блудник, но Ты милосерд к нему и слушаешь, чтобы помиловать, потому что он плачет перед Тобой... Я вижу, что Ты смотришь на лица и из-за великой Своей любви презираешь справедливость». Сразу за этим из святого алтаря послышался голос: «Змий лукавый и пагубный, ты не насытился тем, что поглощаешь весь мир, но стремишься

похитить даже этого, который прибег к Моей безкрайней милости. Разве его грехи, которые ты показываешь, могут перевесить Мою кровь, которую Я пролил за спасение грешников? Мое заклание и смерть простили его грехи. Почему же ты не преследуешь его, когда он впадает в грех, но принимаешь с радостью, надеясь завладеть им? И если Я, будучи милосердным и добрым, повелел Моему апостолу Петру прощать своего брата до седмьдесят крат седмерицею (см.: Мф. 18, 22), или до четырехсот девяноста раз, то разве Я не прощу сего раба Своего? Да, Я его прощу и не отвергну, пока не обращу его, потому что он обращается ко Мне, потому что Я был распят за грешников и простер Свои руки на кресте, чтобы тот, кто хочет, прибегал ко Мне и спасался. Я никого не прогоняю от Своей благости, если даже он еще тысячу раз в день придет ко Мне и опять согрешит. Ибо Я пришел в мир призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9,13. — Сост.)... Поскольку Я справедлив, то в чем найду человека, в том и сужу. Раз Я нашел его припадающего теперь передо Мной в покаянии, просящего Моей милости, то Я и возьму сейчас его душу и возложу на нее венец как на святого, ведь он столько лет пребывал в надежде на Мою благость и не отчаивался в своем спасении. Ты же, несчастный, смотри, какой чести удостоится эта душа». И так, брат, будучи распростертым на полу храма перед святым образом Христа Спасителя, плача и рыдая, предал Ему свой дух. И сразу пришло множество ангелов, взяли его душу, «с великой славой и ликованием отнесли ее в место упокоения. Затем пришел гнев Божий и, словно пламя, упал на сатану» [16, 55—57].

Кающийся «прикасается к Писанию и с нетерпением объявляет о дурных делах, какие содеял. Он ищет убежища в пустынях и пещерах, где можно найти хоть некоторое уединение и начать борьбу со страстями, чтобы загладить свои прежние грехи суровым житием, терпя голод, жажду, холод, зной и неся иные подвиги... Сладчайший же Господь умножает в нем горячность, и она, словно пылающая печь, окружает сердце человека, побуждая его к горячей Божественной любви, к безграничной ревности в исполнении Божественных заповедей... и к великой ненависти по отношению ко грехам и страстям...

Многие из тех, кто в их дни имел эту горячность, пройдя испытание и облачившись в ангельский образ, удалялись в уединение безмолвия ради, неся с собою молитвы и благословение старца как оружие, для врага необоримое... Другие же, живя вместе со старцем, получали разрешение в определенное время предаваться безмолвию...» [14, 231—233].

«Подобно тому как дыхание дает жизнь плоти, ум, сопряженный с молитвою, воскрешает умерщвленную душу свою, и человек, делая это, словно усердный работник, прилежно взыскующий милости, понемногу начинает ощущать умом просвещение Божественного утешения...

Невидимое Божественное действие... омывая ум, как Божественная купель, очищает его и производит совершенное изменение всего тела, умягчая, так сказать, сердце, значительно усиливает свойственные уму по природе достоинства и вызывает горячую ревность, слезы и несказанную любовь ко Господу.

Когда же оно прекратится, насколько пожелает богодвижимая сила... светлейший свет вновь скрывается, и ты остаешься один, как бы помазанный благоуханным елеем...

Тот же, кто не искушен в этом, всякий раз, как благодать отойдет от него, считает, что она навсегда удалилась, и потому понуждает себя к посту, бдению, молитвам и молениям, разыскивая способ удержать ее, поскольку думает, что Божественное утешение можно привлечь делами своими. А враги наши, бесы, разными способами досаждают монаху, чтобы тот еще усерднее, со слезами просил Божественной помощи. И это происходит по действию Божественного Промысла для его обучения» [14, 234—236].

[ К оглавлению книги: "О сущности умного делания" ]

[ Скачать книгу: "О сущности умного делания" ]

Рекомендуйте эту страницу другу!