Иисусова молитва и благочиние телесное

Суть монашеского делания святогорцев раскрывается в глубинах молитвы Иисусовой: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!»

Монах-святогорец Иосиф, опираясь на святоотеческое предание, приводит высказывание преподобного Макария Египетского: «Глава всякой добродетели и вершина подвигов есть пребывание в молитве, посредством которой мы можем приобрести и прочие добродетели через каждодневное прошение Бога». Преподобный Макарий отмечает: «Если бы мы не прервали труда молитвы и упования, то и не согрешили бы». А в «Слове о молитве» он вновь указывает: «Делание молитвы и слова, исполняемое подобающим образом, совершает больше всякой добродетели и заповеди» [14, 179].

Преосвященный Диадох, епископ Фотикийский, заключает в Слове об умной Иисусовой молитве: «Сей есть бисер многоценный, который ценою всего своего имения может приобрести человек и иметь неизреченную о его обретении радость» [32, 232-233].

Преподобный Никифор постник уподобляет «Божественное мысленное в сердце делание молитвы сокровищу, скрытому на поле, и называет его горящим светильником» [32, 233] (ср. Мф. 13,44; 5, 15).

«...У молитвы Иисусовой великое достоинство, — отмечает старец-пустынник уединенной афонской келлии, на которого ссылается в своей книге митрополит Иерофей, — ибо, по словам преподобного Исаака Сирина, она является тем ключом, благодаря которому мы получаем возможность войти в таинство, «которое око не видело, и ухо не слышало, и на сердце человеку не приходило» (1 Кор. 2, 9)» [11, 48]. Старец пустынник говорит: «Лишь молитва Иисусова «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя» очищает душу, имея в виду непрестанный вопль к Богу, Спасителю нашему. «Возопим, чтобы Он пришел и исцелил нас. Являясь больными, будем стенать, и Он, как врач, исполненный любви, поспешит на помощь» [11,40]. «Сыне Давидов, помилуй нас!» (т.е. «Иисусе, помилуй нас!») — говорили слепые и обретали свет, произносили прокаженные и исцелялись от проказы. Молитва «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя» включает два центральных момента: догматический (признание Божественности Христа) и молитвенный (воззвание о нашем спасении). Таким образом, исповедание веры в Богочеловека связано с признанием невозможности спасения собственными силами. Этим сказано все, и на этих двух положениях основывается все христианское подвижничество: на вере в Богочеловека и на чувстве своей греховности [11,42].

«Сила молитвы угашала силу огненную, обуздывала ярость львов, решала войны, прекращала битвы... всякия бедствия, — пишет святой Ефрем Сирин. — Разумею же опять молитву, не просто лежащую на устах, но восходящую из глубины ума. Как дерева, пустившие корни в глубь, если принимают на себя и тысячекратные приражения ветров, не ломаются и не могут быть вырваны, потому что корни твердо прикреплены к земной глубине, так и молитвы, воссылаемые из самой глубины ума, как надежно укорененныя, простираются в высоту, и никакое приражение помысла не может совратить их. Потому и пророк говорит: «Из глубины воззвах к Тебе, Господи» (Пс. 129, 1)» [6,411].

Ученик старца Иосифа Исихаста монах Иосиф пишет, что молитве старец «был предан всецело: всю свою жизнь, все свои желания и душевный подъем, все свое старание и стремление, все свое существо он обратил к добродетели молитвы... Старец характеризовал молитву как язык будущего века» [14, 172, 180]. Вскрывая недостатки послушников и подчеркивая тонкость молитвенного делания, старец часто говорил, что каждая погрешность их жизни может стать препятствием в их молитве. В отношении чина и устава молитвы старец не допускал никаких изменений. «Святоотеческий характер благодати истинной молитвы, свойственной старцу, подтверждался и тем, что он сострадал всем людям. Это чувство... он переживал явственно и почти непрерывно» [14, 174].

Блаженной памяти старец Паисий-святогорец (+ 1994) отмечал: «Вся основа — в качестве молитвы. Молитва должна быть сердечной и происходить от боли. Для Бога достоинство имеет не столько количество, сколько качество молитвы. Количество молитвы в монастырях есть, но этого мало, должно быть и качество. Столько людей молится и по стольку часов! Да если бы эта молитва была сердечной, то мир давно изменился бы! А потому цель в том, чтобы церковные службы совершались от сердца» [20, 319]. «А если сердце не трудится, человек ничем не отличается от каменной статуи» [19, 142]. «Все неисправленное и неисправимое исправляется смирением и молитвой... Поэтому сейчас, как никогда, нам нужно сильнее опереться на молитву и сразиться со злом молитвой» [20, 310].

«Молитва, по Иоанну Лествичнику, есть источник добродетелей, наполняющий силы души, как влага — растения» [3,118].

На протяжении многовековой истории православные подвижники досконально изучили необходимые для успеха молитвы условия и предпосылки.

Поскольку «никакой другой, зависящий от человека фактор, не способствует успеху в такой степени, как наша твердая и неизменная решимость и продуманный распорядок жизни» [14, 147], обратимся к рекомендуемому старцем Иосифом Исихастом распорядку и уставу телесного благочиния.

«Этот распорядок, конечно, не обязательная заповедь, предназначенная для точного исполнения, но идея благочиния и подвижничества, которой каждый может следовать в соответствии с местом и образом своей жизни» [14, 301]. Старец Иосиф Исихаст «уделял время с утра до полудня ручному труду. После полудня была главная трапеза, или обед, и это он упоминает как первый пункт своего распорядка... Излишне подчеркивать значение воздержания как первой ступени для желающего подвизаться» [14, 301—302]. Святой Симеон Новый Богослов (+ XI в.) отмечает: «В какой мере кто работает чреву, в такой лишает себя вкушения духовных благ; напротив, в какой мере кто станет утончать тело свое, соразмерно с тем будет насыщаем пищею и утешением духовными» [27, т. 2, 515], ибо, по слову апостола, когда «внешний человек тлеет, внутренний обновляется по вся дни» (2 Кор. 4, 16). Русский старец-духовник Иероним говорил, что «при воздержании в пище и питии впоследствии иногда будут чувствоваться необыкновенные, неописанные наслаждения» [1, 533]. «Желание хорошей пищи является приманкой лукавого. Если человек не отсекает его, попадает на удочку врага... Наоборот, стремление к духовной пище отрывает сердце от всего земного и возносит душу на небеса, и там она вкушает ангельскую пищу... А если нет внутреннего мира, то и самые лучшие продукты становятся ядовитыми от множества желчи, которую человек постоянно выделяет, и приносят вред его душе и телу...» [ 19, 140—141 ]. На вопрос, пить вино или нет, старец Иероним отвечал: «Сам-то ты — вино, когда выйдет из тебя вино, тогда будешь пить вино» [1, 532], подразумевая в начале фразы под «вином» страсти, а в конце — духовное чувство.

«После обеда старец Иосиф рекомендует телесный покой, чтобы вслед за отдыхом сил телесных и душевных можно было с готовностью начать свое чисто духовное делание» [14, 302]. Хотя старец Иосиф «и назначает определенное количество хлеба, составляющее примерно 150—200 граммов (в день. — Сост.), а также умеренную порцию какого-либо блюда, однако дает понять, что подвижников скорее должны научить их собственная рассудительность и опыт. «Все мне позволительно, но не все полезно» (1 Кор. 10, 23)» [14, 306].

Старец Иосиф Исихаст говорил: «После полудня никого не принимать для беседы: ни монаха, ни мирянина... знай, что, помимо Бога, важнее всякой иной заботы, даже и любви к ближнему, собственное твое спасение. Ибо какую пользу ты сможешь принести ближнему, если сам помрачишься тем, что сказал другой? Но, если пребываешь ты в мире, осияваемый Божественным светом, тогда из того, что имеешь, передашь другому и исполнишь заповедь любви Христовой.

Посему прошу, не теряй попусту это драгоценное вечернее время, которое, если хорошо проведешь его в мире и со страхом Божиим, принесет тебе много плодов, столь прекрасных и дивных, что и сам ты, пораженный, подивишься пользе, происходящей от безпопечительности и от благочиния телесного. И на Пасху, Рождество и масленицу соблюдай тот же чин, питаясь один раз в день, чтобы желудок твой не почувствовал неравномерности, от которой происходят разные изменения телесные, возмущается мирное благочинное состояние членов, а также помрачается душевное зрение... соблюдай во всем меру и совершай путь с рассуждением» [14, 216].

Ученик старца Иосифа вспоминает: «После полуденного отдыха приснопамятный старец советует подвижнику начать с последования вечерни, обычно совершаемой по четкам (согласно достоверному преданию, она должна состоять примерно из пятнадцати сотниц). Делать это следует без спешки, спокойно, с пониманием смысла произносимой молитвы. После этого он разрешает, если нужно, выпить кофе или чего-нибудь подобного, а затем в безмолвии приступить к повечерию (по-видимому, читаемому на память. — Сост.), соединенному, согласно монашескому обычаю, с акафистом Владычице нашей Богородице. Во время молитвы предпочтительнее находиться в темноте, поскольку это помогает с большей легкостью удерживать ум, который при свете обыкновенно рассеивается. Благодаря этому подвижник вступает в более глубокую степень молитвы, по слову Господа: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне» (Мф. 6,6)» [14, 301—303]. «Никакого вида молитвы он не отвергал и никакого не предписывал исключительно, хотя и считал центром тяжести, как уже говорилось, краткую молитву... Хотя главной заботой и постоянным занятием старца была, в соответствии с отеческим преданием, краткая молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», он, однако, советовал начинать с какой-либо молитвы в виде исповедания, способной вызвать теплоту сердечную» [14, 303]. Одну такую молитву приведем дословно, как она была написана им самим.

«Господи Сладчайший, Иисусе Христе, Отче Боже, Господи милости и всякой твари Создателю! Призри на смирение мое и прости мне все грехи мои за все время моей жизни, которые я совершил до сего дня и часа. И пошли Пресвятого Твоего Духа, чтобы Он просветил, направил, очистил, покрыл, сохранил меня и удостоил больше не грешить, но с чистым помышлением служить и поклоняться Тебе, славословить, благодарить и любить всей душой и всем сердцем Тебя, Сладчайшего моего Спасителя и Благодетеля Бога, достойного всяческой любви и поклонения. Ей, Сладчайшая любовь, Иисусе, пища и наслаждение моего смирения, сподоби меня просвещения Божественного и духовного знания, чтобы, созерцая сладчайшую благодать Твою, с ее помощью перенести мне тяжесть этого моего ночного бдения и в чистоте воздать тебе мои молитвы и благодарения, молитвами Сладчайшей Твоей Матери и всех святых. Аминь».

В качестве главного практического средства, способствующего молитве, блаженный старец предпочитал стояние по мере сил на ногах, служащее приношением со стороны тела, и лишь после утомления позволял ненадолго присесть, но без особенного удобства» [14, 303—304].

«Старец рассматривал вхождение в молитву и пребывание в ней как главную задачу монаха и ожидал особой молитвенной благодати, почему и обращается к молящимся: «Не допускай, чтобы ум твой оставался в праздности, но направляй его, если движущая сила позволит тебе действовать...» Здесь старец имеет в виду поддержку благодати, которая, согласно Писанию, «дает молитву молящимся и доставляет людям знание» (ср.: 1 Цар. 2, 9; Пс. 93, 10). О Божественной благодати, содействующей молитве, говорит святой апостол Павел: «Также и дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим. 8, 26)» [14, 304].

«Молитва в соединении с недосыпанием питает душу, если она при этом духовно бодрствует, и дает ей безопасность, какую ребенок ощущает на руках у матери. Ребенок, который с нетерпением стремится попасть в объятия своей матери, сосет ее грудь и насыщается ее сладкой нежностью и любовью, умнее, чем мы, взрослые, избегающие соединения с Богом через молитву, которую часто считаем трудовой повинностью... Бдение вместе с молитвой дают здоровье и жизнь в духовном возрастании, потому что очищают и утончают ум, смиряют непокорную плоть, согревают сердце любовью к Богу, благодаря чему душа принимает Божественную благодать... Предпочтительнее чуть меньше пободрствовать в частой молитве, чем заставить себя провести без сна ночь, не получив духовной пользы, а затем весь день пролежать трупом... Очень полезно разнообразие в бдении. Если человек находится один, то пусть сначала делает земные поклоны, затем поясные, а после этого читает молитву Иисусову сидя или коленопреклоненно. И пусть повторяет это несколько раз соответственно времени, которым располагает» [19, 106, 107,11О].

Старец Иосиф советует также «продолжая бдение, направлять свой ум к созерцанию различной тематики», чтобы тем самым удержать ум «от обычного парения: вспомнить о смерти, суде, осуждении на вечные мучения, обо всем, что вызывает плач и слезы, особенно если подвизающийся уже достиг в созерцании преуспеяния. Существует и другое созерцание, состоящее в воспоминании вообще о благих предметах, включая Царствие Небесное, лики святых, небесную славу, которую «Бог уготовал любящим Его» (ср.: 1 Кор. 2, 9). Все это побуждает к благодарению и славословию Христа, Подателя благ, о чем сказано: «Благослови, душе моя, Господа и не забывай всех воздаяний Его» (Пс. 102, 2).

Подвижник, переходя от одного полезного созерцания к другому, пребывает в подвиге, бдении и молитве, пока не закончит около полуночи* свое правило и все, что полагается. Затем он может немного поспать» [14, 304 — 305] до предрассветного часа. Таков устав для монаха, подвизающегося в бдении.

Утро начинается так: «Для человека, сосредоточившегося на внутренней жизни, первой мыслью и словом после всякого отдыха непреложно является молитва, совершаемая, какою бы она ни была, с усердием и терпением. То, в какой степени он понудит себя к доброму началу, согласно словам старца, обыкновенно бывает ключом к преуспеянию в течение предстоящего дня и мерой всего этого преуспеяния. Старец разрешает также выпить утром чая или кофе с несколькими сухарями, а затем заняться привычным рукоделием, которому должна сопутствовать усердная молитва, совершаемая или про себя, если подвижник может сосредоточиться, или шепотом, поскольку это лучше всего помогает уму пребывать в ней. В праздники работать не полагается, так что каждый предается либо молитве, либо чтению и духовным занятиям, всегда в безмолвии. Так продолжается до полудня, когда завершается дневной труд и начинается подготовка к совершаемому ночью делу бдения и молитвы» [14, 305—306]. Такова вкратце внешняя канва жизни в келлии инока-афонита.

О ночной молитве старец Паисий замечает, что она «приносит большую пользу своим безмятежием и очень полезна для нашего духовного возрастания подобно тому, как тихий ночной дождь много помогает всходу растений» [31, 14].

Говоря о рукоделии в каливе при жизни старца Иосифа, монах Иосиф вспоминает, что цель изготовления «несложных изделий заключалась лишь в том, чтобы обезпечить наши жизненные потребности. Если бы мы захотели взяться за более сложные вещи, то приобрели бы дополнительные заботы... Когда мы пытались улучшить какую-либо вещь, сделав ее более удобной и практичной, старец часто делал нам замечание: «Не заражайтесь чахоткой житейских забот, дети! Христос причислил тщетные заботы к той же категории, что и пьянство, и блуд: «Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением, и пьянством, и заботами житейскими...» (Лк. 21, 34). Так рассудите же: мы, как говорится, можем умирать от голода, а удостоиться той же участи, что и блудники! Ведь все эти три вещи одинаково вызывают тяжесть и ожесточение сердечное, а следовательно, и наше падение» [14, 83—84].

«Неумеренный физический труд и вызываемые им утомление и рассеяние изгоняют трезвение и делают грубой душу, особенно если он выполняется со спешкой... Однако труд с рассуждением, особенно для новоначальных, очень полезен». Подвижник «не только обезпечивает себя всем необходимым, но может также другим давать что-нибудь как благословение, благодаря чему прославляется имя Божие и прощаются грехи его усопших сродников... Духовное благородство очень полезно, потому что дает душе крылья...» [19, 110—111], — замечает старец Паисий.

«Вещи, изготовляемые со спокойствием и молитвой, освящаются сами, а также освящают людей, которые ими пользуются. Тогда как вещи, изготовленные со спешкой и нервозностью, передают это демоническое состояние другим людям... Рукоделие должно быть простым, чтобы руки привыкли работать сами, не имея нужды в помощи ума» [19, 111].

В то же время старец Паисий отмечает, что для иноков «поклоны за самих себя и за наших собратьев (живых и усопших) — это самое главное наше рукоделие, выполнение которого требует безконечного труда... Коленопреклонения бывают многочисленными, когда сердце играет от благодарности Богу, потому что душа выражает свои чувства также и через это внешнее ликование» [19, 111].

«Когда монах работает и это препятствует ему держать свой ум в Боге, ему не следует продолжать, потому что это означает, что его монашеская жизнь терпит ущерб» [14, 83]. Преподобный Григорий Синаит цитирует в своем «Слове о безмолвии и двух образах молитвы» высказывание святого отца первого тысячелетия: «Память о Боге монах должен иметь вместо дыхания». Поясняя, он приводит слово иного аскета: «Ты должен иметь любовь к Богу, предвосхищающую собственное дыхание» [3, 97]. Далее преподобный Григорий замечает: «Память о Боге, или умная молитва, выше всех родов деятельности. Она, как и любовь Божия, является главой добродетелей» [3,124]. «Исполнителям заповедей свойственно всегда предпочитать всему величайшую родовую заповедь о памяти Божией, гласящую: «Помни Господа Бога твоего всегда» (Втор. 8,18)» [3,12]. «Достигший того, чтобы постоянно иметь свой ум в Боге, всегда чувствует присутствие Божие рядом с собой, вместе со всей Его Отеческой Божественной любовью» [19,191]. Апостол о том же свидетельствует так «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2, 20).

Преподобный Нил Мироточивый Афонский (+ XVI в.) указывает: «Имя царицы погибели есть многопопечительность; зверь беззакония именуется многостяжательное сокровиществование. Беззаконием называется: сребро, злато и суетное попечение человеческое» [22, 177]. А святой Симеон Новый Богослов отмечает: «Не только безмолвник или послушник, но и игумен, настоятель над многими, — и он, все устрояя, должен быть безпечален, т.е. свободен от печальной заботы о житейских потребностях. Ибо, если печемся, то оказываемся преступниками заповеди Божией, которая говорит: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться, потому что всего этого ищут язычники» (Мф. 6, 25, 32)» [27, т. 2, 522-523].

«Предварительное дело исихии* — безпопечительность о всех делах, благословных и неразумных. Открывающий лицо (то есть доступ) первым покорился вторым. Малый волос мешает глазу, малое попечение убивает безмолвие. Как невозможно необученному грамоте изучать Писание, так в большей степени невозможно не стяжавшему безпо-печительности достичь непрестанной молитвы и некрадомого возделывания сердца» [21, 176—177], — так учил преподобный Григорий Синаит.

Старец Паисий святогорец сетует: «Самым большим беспорядком в монастыре является мирской порядок с военной дисциплиной, которая не только утомляет... но и изгоняет святую простоту, и расточает все духовные и телесные силы на земное, из-за чего человек забывает Бога. Тогда как мы видим великую простоту Божию, простирающуюся и на Его творения, например, на Его небесные фонарики (звезды). С какой простотой Божественная рука рассыпала их, не используя отвеса и уровня, и как люди отдыхают, глядя на них! Тогда как мирские фонари, выстроенные в ряд, очень утомляют... Наибольшим врагом спасения нашей души, даже большим, чем сам диавол, является мирской дух, потому что он сладко влечет нас к себе, но в конце концов приносит нам вечную горечь. А если бы мы увидели самого диавола, (т. е. ничем не преукрашенное зло. — Сост.), то нас охватил бы страх, и мы вынуждены были бы прибегнуть к Богу, обезпечивая себе таким образом рай» [19, 84, 83].

Старец Иосиф Исихаст «очень полагался на нестяжание, причем не столько как на подвиг самоотречения и бедности, сколько как на средство для достижения безмолвного жития, очень помогающего внутреннему сосредоточению и молитве... Сострадание, первый плод боголюбивой души, и вера, ее надежный оплот, были виной тому, что он почти ничего не оставлял в наших скромных каливах, так что мы, как не имеющие сильной действенной веры, с трудом переносили это, — вспоминает монах Иосиф. — Все, что у нас было, он раздавал нуждающимся... И, однако, именно этим он помогал нам скорее предать себя помышлению веры, так сильно поддерживавшей нас во всей дальнейшей жизни» [14, 104].

Старец Паисий Святогорец согласен с этой жизненной позицией старца Иосифа, он говорит: «Нет никого умнее человека милостивого, который отдает земные, тленные вещи и покупает нетленные, небесные. Точно так же нет никого неразумнее лихоимца, который постоянно собирает и постоянно лишается, пока, наконец, на все собранное им состояние не покупает себе ада... Богатство приносит душе полное разрушение, если мы не раздаем его бедным душам за свои души и за души наших усопших сродников... Самые большие и самые лучшие богачи в мире те, у которых нет материальных богатств и которые совершенно обнищали, как обнищали от страстей. У них нет ненужных вещей ни в душе, ни вовне (материальных), но только один Бог» [19, 97-98,176].

Вспоминая об отношении старца Иосифа Исихаста к необходимым для жизни предметам, монах Иосиф пишет: «Еще одним делом, к которому нас старательно приучал старец, было внимательное и бережливое отношение к нашим вещам... он говорил: «Не пренебрегайте и самым малым, ибо и из-за такого расточительства наше жилище может лишиться благословения. Я много раз удостаивался видеть святого Иоанна Предтечу, который благодаря нашей внимательности и бережливости подбрасывал в наши келлии немало необходимых нам вещей». К чему бы из утвари нам ни приходилось прикасаться, старец требовал обязательно сотворить над этой вещью крестное знамение как в начале, так и в конце ее использования... В результате полезная привычка к благочинию в пределах установленных для подвижников законов, касающихся образа жизни, приведет, помимо тех благ, которые может доставить Божественная благодать, к великому миру и покою. Беспорядочная же жизнь вызывает прямо противоположные последствия. Об этом благочинии говорит и Исаак Сирин: «...Телесная добродетель в безмолвии очищает тело от вещественного в нем, а добродетель ума смиряет душу и очищает ее от грубых губительных помышлений» [14, 111—112, 306—307].

* Для удобства мирского читателя здесь применено греческое поясное время, не используемое иноками на Афоне. По афонскому Византийскому отсчету времени, в котором за «0» часов принимается момент захода солнца, мирская полночь соответствует моменту от 2 до 6 часов утра, в зависимости от времени года.

** Исихазм — учение о целостном пути православного подвижничества (15,4).

[ К оглавлению книги: "О сущности умного делания" ]

[ Скачать книгу: "О сущности умного делания" ]

Рекомендуйте эту страницу другу!