Святая Бригитта Шведская

К содержанию: "Антонио Сикари. Портреты святых."

(1303-1373) - Сопокровительница Европы

Образованные люди того времени являлись и считали себя гражданами мира и смотрели на Рим как на свой идейный и духовный центр.

В том «средневековье», которое многие совсем не умно презирают, какой-нибудь мальчик мог родиться в деревне в Южной Италии, учиться в университете в Неаполе, специализироваться в Германии в школе немецкого профессора и стать доцентом Парижского Университета, чтобы затем быть затребованным в Неаполитанский Университет (так, например, случилось со святым Фомой Аквинским).

И в трех самых больших университетах того времени (Парижском, Болонском и Оксфордском) учились студенты со всего европейского континента.

Епископы и аббаты европейских городов занимали свои кафедры независимо от того, кто они были по происхождению: итальянцы, французы, англичане или принадлежали к какой-нибудь другой национальности: на архиепископской кафедре Кентербери находился итальянец (святой Ансельм), в аббатстве Сито — англичанин (Стефан Хардинг), в Дании занимался реформированием монашеской жизни французский каноник, во Фландрии посредником между французами и бургундцами выступал шведский епископ...

В общем, то, что сегодня мы робко пытаемся планировать, — то есть Европу, объединенную без границ между религиями, государствами и расами — Римской Церкви удалось реализовать в Средние века, обратив в христианство варваров и сопротивляясь исламу.

Ко времени рождения Бригитты это единство, достигшее своего апогея в первый крупный Юбилей 1300 года, находилось под угрозой: 1303 год — это год серьезного оскорбления в Ананьи, когда гонец Филиппа Красивого дал пощечину Папе Бонифацию VIII, а затем задержал его в качестве пленника. Папа умер от горя. Вскоре после этого (в 1305 году) папская курия переехала в Авиньон, где и пребывала семьдесят лет (как раз столько, сколько продлится жизнь Бригитты), под влиянием короля Франции.

Тем временем назревали самые серьезные трагедии: сначала кровавый конфликт между Францией и Англией, такой бесконечный, что он войдет в историю под названием «Столетней войны» (1337-1435 гг.), а в середине века — ужасная «черная чума» (1348-1350 гг.), которая уничтожила почти треть всего европейского населения.

Вот на этом фоне и вырисовывается сильная личность и деятельность Бригитты Шведской.

Она родилась в Упландии (около пятидесяти километров от Стокгольма). Ее отец, Биргер Перссон, губернатор и судья области, являлся одним из самых заметных и уважаемых лиц Королевства: в самом деле, он — автор первого христианского законодательства Швеции, которое с 1295 года пришло на смену языческому. Мать, Ингеборг Бенгтсдоттер была особой королевской крови, поскольку принадлежала к царствовавшей тогда династии Фолкунгов.

Даже находясь в ожидании ребенка, мать отправилась в паломничество в храм святой Бригитты в ЧелДара, что в Ирландии, и едва не погибла в кораблекрушении. Спасшись, она услышала внутренний голос, возвестивший ей: «Ты спасена ради плода, что носишь во чреве».

Замок-поместье Финстад, где девочка появилась на свет, являлся также центром духовной жизни и религиозного обучения, и там Бригитта росла в близких отношениях с раем: в семь лет, когда все девочки хотят стать королевами и мечтают, чтобы кто-нибудь возложил им на голову корону, она видит Богоматерь, которая с улыбкой дарит ее ей. А в десять лет, после одного из праздников, как только пиршественный зал опустел, она видит в его глубине израненного человека, влачащего тяжелый крест. «Кто причинил тебе эти страдания?» — спрашивает девочка, и ответ неизлечимо ранит ее: «Мне сделали это те, кто забывает меня и кто презирает мою любовь». Бригитта этого не забудет. Ей нет еще и двенадцати лет, когда умирает ее мать: она была столь благочестивой, что на смертном одре сказала плачущим близким: «Порадуйтесь со мной, ибо Господь призывает меня».

Девочку берет в свой дом тетка, жена Великого Канцлера Шведского королевства, который на семейном гербе пожелал иметь не меч Фолкунгов, а изображение Девы с Младенцем.

Хотя Бригитта и мечтает посвятить себя своему Иисусу, в четырнадцать лет ее выдают замуж за восемнадцатилетнего Ульфа Гудмарссона, и она вынуждена подчиниться.

Супруги поселяются в Улвазе (что означает «страна волков»), на берегу озера Борен, и Бригитта получает титул «принцессы Нерисской», под которым впоследствии станет известна и в Италии.

Они живут счастливо: один за другим восемь детей — четыре мальчика и четыре девочки — рождаются на радость всему дому, и все они, когда придет время, будут обучаться в монастырских школах, согласно обычаям той эпохи.

Бригитта глубоко любит мужа, и помогает ему: именно она учит его читать и писать (что было редкостью в то время), осваивать законы и право. В общем, она готовит его к тому, чтобы он в свою очередь стал губернатором области. Но она учит его так же молиться, ибо она совсем не отказалась от своих прежних идеалов.

В замке-поместье она учится всему тому, что должна уметь «волевая женщина» (такая, какой ее описывает Библия) : смотреть за домом и за детьми и заниматься их обучением; руководить приготовлением теста, хлеба, пива, водки и сыра; знать толк в возделывании огорода и в хранении продуктов, в стирке и в уходе за скотом; знать, как должны идти работы на мельнице и в кузнице, в мастерских стеклодува и гончара...

Впоследствии, когда она станет записывать мистические откровения, которыми Бог преисполнит ее, Бригитта охотно будет использовать живые и реалистические сравнения и символы, взятые из ее опыта хозяйки дома. Но она находит время и на то, чтобы руководить переводом на шведский язык Библии, которая становится ее «самым драгоценным сокровищем».

Она полна жажды Бога: она читает Писание и все духовные тексты, которые ей только удается найти; воспитывает детей с волей и нежностью; втайне изнуряет себя постами и покаянием, но так, чтобы это не наносило ущерба внешнему достоинству ее ранга.

Каждый день, прежде чем приступить к трапезе, она приглашает к себе двенадцать бедняков и служит им за столом, а по четвергам моет им ноги, чтобы почтить пример Иисуса.

Она открывает небольшую больницу и лично ухаживает за больными. С особенным вниманием она принимает падших девушек и помогает им изменить свою жизнь, снабжая их приданым.

Что касается воспитания детей, которым она занимается первые двадцать лет брака, то достаточно вспомнить прекрасный педагогический принцип, которого придерживается Бригитта. Ей открыла его Пресвятая Дева в тот день, когда просто сказала: «Трудись над тем, чтобы твои дети были также и Моими детьми».

Впоследствии хроники будут вскользь упоминать, будто бы речь идет о чем-то само собой разумеющемся: «У Бригитты Шведской было восемь детей, — все они святые», но это не означает, что их воспитание не стоило ей тяжкого труда, разочарований, слез и молитв. Среди всех детей ее вторая дочь Карин (Екатерина) — та, что будет ей ближе всех, и что будет помогать матери в ее деятельности, — ныне столь же известна, и ее почитают под именем святой Екатерины Шведской.

И как святой теперь почитается даже Нильс Хермансон — молодой педагог, которого Бригитта выбрала для своих детей. Именно слушая уроки, которые он давал ее детям, Бригитта немного обучится и латыни.

В тридцать три года Бригитта призвана ко двору в качестве первой Дамы молодой королевы Бланки Намурской, которая стала женой короля Магнуса.

В качестве свадебного подарка она преподносит королеве Библию на шведском языке. Она становится крестной королевского первенца и использует свое влияние, чтобы смягчить придворные нравы, которые тогда еще были скорей варварскими, добиваясь, прежде всего, более благоприятного для неимущих финансового законодательства.

За те пять лет, что она живет в королевском дворце, она осознает политические проблемы, терзающие Европу. Затем, как по политическим мотивам, так и оттого, что она отвергает ту, все более вопиющую, безнравственность, что распространяется при дворе, она просит позволения вернуться в Улвазу.

Между тем приближается дата серебряной свадьбы, и супруги принимают решение совершить паломничество в Сантьяго де Компостэла.

Для семьи Бригитты паломничества стали глубоко укоренившейся традицией уже по крайней мере в четырех поколениях: родители, бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки и так далее, — все совершили хотя бы паломничества в Компостэла и в Иерусалим.

Так пара пускается в это путешествие, для совершения которого нужно было, по меньшей мере, два года пути пешком или в повозках, от одного храма к другому. На обратном пути Ульф тяжело заболел, и супруги надолго остановились в аббатстве Алвастры — первом цистерцианском аббатстве Швеции. Он выздоровел, но оба супруга уже вынашивали идею посвятить себя Богу. Ульф был принят в аббатство в качестве послушника и с помощью Бригитты свято подготовился к скорому концу, который он предчувствовал.

После смерти мужа, Бригитта, уладив все семейные вопросы, поселилась в домике поблизости от монастыря и провела там более двух лет, погрузившись в новый радостный брак с тем Иисусом, которого она любила с детства. Монахи, позволившие ей в качестве исключения жить вблизи монастыря, где покоились бренные останки Ульфа и куда уже был принят ее сын Бенедикт, порой беспокоились, видя, как эта благородная дама проводит долгие часы в холодной церкви аббатства.

Но Бригитта отвечала с улыбкой: «Мое сердце горячо, а в моих мыслях будто пылает огонь». Там она получила свою миссию: «Женщина, послушай меня, — сказал ей однажды ее небесный Господь. — Я твой Бог и хочу говорить к тебе. Я говорю с тобой не только ради тебя, но и ради спасения других людей... Я избрал тебя и принял тебя как мою Невесту, чтобы открыть тебе Мои тайны, ибо так Мне угодно».

И следует чреда видений и откровений, которая уже не прекратится.

Кажется, что Бригитта стала близка с Небом, но это произошло очень простым и основательным образом: идет речь о призыве к труду.

Однажды Пресвятая Дева является ей и говорит: «Мой Сын зовет тебя своей невестой, поэтому я называю тебя снохой. Бог и я сама постарели в человеческих сердцах, так что никто больше не обращает на нас внимания. Точно так же, как престарелые супруги ставят сноху работать в доме и по хозяйству, мы теперь прибегнем к тебе, чтобы сообщать свою волю нашим друзьям и всему миру».

Мир теперь становится ее новым замком-поместьем, и она должна управлять им с той же энергией и с тем же благоразумием, с которыми когда-то управляла своим домом.

Этот «семейный реализм» является постоянной характеристикой мистического опыта Бригитты. В аббатстве она подружилась с одним старым монахом, который тогда уже ожидал смерти. И лучше того: он ожидал прихода Пресвятой Девы и рассказывал Бригитте о том, как его когда-то поставили работать в монастырскую пекарню, но ему эта работа никак не давалась. Тогда он стал молиться перед изображением Богоматери, висевшем на стене пекрани, и Мария ему сказала: «Ты иди в церковь молиться, а я хлеб испеку сама. Я умею его печь с тех пор, как жила в Назарете». И с того дня Богоматерь работала вместе с другими монахами, только никто этого не замечал.

Бригитта слушала наивный рассказ и совсем не удивлялась. С ней Мария поступала так же.

Иногда Дева сначала расспрашивает ее о роскоши, в которой она жила при шведском дворе, — хотя Бригитте и стыдно вспоминать об этом, — а затем рассказывает ей в ответ о своих скорбях во время страстей своего Божественного Сына. Так, из горького сравнения Бригитта понимает, что такое настоящая любовь и, напротив, что такое любовь (и браки, и семьи), построенная вокруг культа собственного удовольствия.

Как же мало люди любят Бога! И как Он выпрашивает любви у своих созданий!

«Но ты, невеста Моя, которую Я себе избрал и к которой Я говорю, люби меня всем сердцем! Люби меня более сынов и дочерей, и родителей, или же любого другого человеческого создания, ибо Я, создавший тебя, из любви к тебе не пожалел предать Мои члены на мученье. И скорей, чем потерять тебя, Я бы предпочел, чтобы Меня распяли еще раз. Если ты сделаешь, как я говорю, Мое сердце почиет в твоем сердце...»

Раз, когда ее духовник, мэтр Матиас, похвалил ее за глубину ее откровений, она ответила: «Я всего лишь муравей перед Богом. Если великий Господин посылает бедного мальчишку с поручением к своим друзьям, нет никакой причины хвалить того мальчишку».

Между тем она должна вновь начать путешествовать как посланница Всевышнего и является к королевским дворам и ко двору Папы в Авиньоне, чтобы провозгласить волю и суд Божий.

О королях Франции и Англии, ожесточенных в своей изматывающей войне, она публично говорит: «Они как два лютых зверя! Один с жадностью стремится пожрать все, что может ухватить зубами, и чем больше он ест, тем более он голоден и тем более неутолим его голод. Другой — хочет вознестись и господствовать над всеми. Оба зверя хотят пожрать сердца друг друга, и их ужасные голоса слышны повсюду, и вот их крик: "Берите золото и богатства мира и не щадите христианской крови!"»

Всем Бригитта предписывает мир, во имя Божье. Клименту VI она напоминает, что он должен быть миротворцем между двумя воюющими королями; кроме того, требует, чтобы он исправился от некоторых серьезных пороков, чтобы он объявил юбилей на 1350 год и возвратил папский престол в Рим.

Передавая слова Божии, она пишет ему буквально следующее: «Будь внимателен к дням жизни, которые тебе остались, ибо ты возбудил Мой гнев, делая то, что тебе нравилось, вместо того, чтобы выполнять твой долг. Но скоро... таким же образом, как Я вознес тебя превыше всех, Я тебя низвергну, предав ужасным мукам... если ты будешь упорствовать и не послушаешь Моих слов... Я потребую у тебя отчета, почему ты не приложил усилий к восстановлению мира между двумя королями и почему ты склонился к одной из сторон...»

И передает Папе также следующие слова Христа: «Ты более жесток, чем Иуда: тот продал лишь меня, тогда как ты продаешь и моих братьев ради низкой выгоды...». Порой из уст Иисуса она слышит (и затем, нимало не медля, их повторяет) суждения на грани допустимого, как, например, когда Он говорит ей: «Священники сделались Мне невыносимы». Но «откровение» безупречно с догматической точки зрения, поскольку Иисус тут же добавляет: «Даже если бы и худший из людей был священником, то, произнося во время мессы слова: Нос est corpus meum (лат.: "Это есть Тело Мое"), он действительно освятил бы хлеб, и тот пресуществился бы в Мое Тело, и Я, истинный Бог и истинный человек, сошел бы перед ним на алтарь... Но такие священники — предатели, продающие и предающие меня хуже Иуды, и когда я думаю о язычниках и о иудеях, то не нахожу среди них никого, кто был бы столь же виновен!»

Очевидно, многие не принимают ее всерьез и думают о ней как тот пьяница, что однажды предстал перед ней во время обеда и сказал: «Правильно делаете, госпожа моя, что едите и пьете как прочие смертные. Так и продолжайте: хорошо ешьте и пейте, и спите еще лучше. Вы слишком предаетесь постам и бдениям и слишком много мечтаете, хоть никто и не верит тому, что вы говорите. Если бы Богу угодно было с кем-то говорить, то ведь полно попов и монахов, с которыми он бы мог беседовать, — Он не стал бы искать себе красивых дам». Откровения, которые получает Бригитта, преследуют две цели: некоторые делают ее посланницей божественной воли и понуждают ее провозглашать пламенные суждения Бога о людях и народах; другие влекут ее к тесной дружбе с ее Господом Иисусом.

Часто Мария рассказывает ей происшествия и переживания своего отрочества в Назарете, воспоминания о рождении и детстве Иисуса, размышления и пояснения, касающиеся Его страстей.

Многие описания отдают народным благочестием того времени, но чувствуется, что наиболее характерный аспект Откровения заключается в поучениях, в чувствах, в добрых намерениях, которые она должна усвоить и передать другим людям.

Иногда она становится участницей богословских и философских дебатов, и ей предлагают решения, полные здравого смысла, мудрости и мистической глубины. Существует даже целая книга под названием «Книга многих "почему"?» В видении, проезжая на лошади по берегу озера, Бригитта видит ученого и надменного монаха, «нетерпеливого и раздражительного», — она его хорошо знает, — который, взобравшись на лестницу, уже почти дотянулся до трона Господа Иисуса и надоедает Ему потоком вопросов, полных лукавства и самонадеянности.

Это настоящее нападение на Небо, начавшееся у самой земли: «Я спрашиваю у Тебя, судья, а Ты отвечай мне: Ты дал мне уста — почему я не должен говорить так, как мне хочется? Ты дал мне два глаза — почему я не должен смотреть на то, что мне приятно? Ты дал мне слух — почему я не должен слушать то, что мне нравится? Ты дал мне руки — почему я не должен делать ими то, что мне заблагорассудится? Ты дал мне ноги — почему я не могу пойти куда хочу?».

Так начинается допрос, который бросают в лицо Богу, и никогда больше так, как в этом старинном средневековом видении столь неистово не предвосхитил себя современный человек, которого отделяет лишь один шаг от его практического атеизма.

Бога не отрицают, но призывают на суд, чтобы удалить Его из жизни и из конкретного существования: все это — опираясь на фундамент чувств и их непосредственных прав.

И каждый вопрос обостряется выражением окончательного презрения: «Что Ты можешь возразить на это?» Затем следуют, один за другим, около восьмидесяти вопросов: от самых чувственных («Зачем Ты дал нам чувства, если мы не можем жить, следуя инстинкту? Зачем Ты дал нам пищу и питье, если мы должны ограничивать себя в них? Зачем Ты дал мужчине и женщине инстинкт обладания друг другом, если, в конце концов, они не могут свободно ему следовать?..») до самых философски запутанных («Почему есть хищные звери и существа бесполезные и вредные, как черви и личинки? Почему есть день и почему ночь?»), до самых сложных («Почему существует зло, смерть и несправедливость?»), до самых утонченных («Почему мы не сотворены, как ангелы? Почему мы состоим из души и тела? Почему надо подчиняться другим, когда у нас самих достаточно рассудка и благоразумия?»), до самых богословских («Почему Бог явился во плоти, которая есть "мешок для червей"? Почему Христос не сошел с Креста? Почему Он не наполнил мир своим сияющим могуществом? Почему Он вверил свое учение тяжкой и утомительной проповеди?.. Почему есть расхождения в четырех Евангелиях?»).

Последний (восьмидесятый) вопрос звучит так: «Если одна-единственная человеческая душа — дороже целого мира, отчего Твои друзья и посланники не могут достичь всех душ?».

На каждый вопрос — а многие из них как будто бы опережают изощренность некоторых современных критиков — Христос отвечает терпеливо, хотя и знает заранее, что его слова не обратят на путь истинный надменного монаха, и каждый его ответ скорбно начинается словами: «Друг мой...»

Но, терпеливо перенеся изматывающий допрос (который представляет собой настоящую Вершину (лат.: Summa) практического неверия, которое уже распространялось в позднем средневековье), Христос возражает: «Вот, ты мне задал свои вопросы о многих вещах, и на все я терпеливо ответил. Теперь же — во имя Моей Невесты, здесь присутствующей [то есть Бригитты], хочу я задать тебе один вопрос: ты человек одаренный, довольно разумный, чтобы знать разницу между добром и злом. Почему же тогда ты больше любишь все то, что преходяще, чем — то, что вечно?».

И монах вынужден сам себя осудить, грубо ответив: «Потому что я хочу действовать вопреки здравому смыслу, предпочитая плоть, а не душу».

В другом подобном же случае Бригитта услышит из уст Иисуса эти крайне печальные слова — более жесткие, нежели всякое осуждение, — по-прежнему обращенные к гордому и чувственному монаху: «Мои страдания ничего для тебя не значат... а поэтому ад открыт перед тобой».

Вот каково неслыханное призвание Бригитты, северной принцессы!

Она носит в своем сердце мечту, которую внушил ей сам Бог, но которую она не сможет осуществить при жизни: основать Орден Пресвятого Спасителя: монастырь для 60 затворников, которым бы содействовала отдельная от них небольшая община, состоящая из 13 священников, 4 дьяконов и 8 прислужников, — так, чтобы их общее число достигло числа первых друзей Иисуса (72 ученика плюс 12 апостолов плюс апостол Павел), и все это под руководством настоятельницы, представляющей Пресвятую Деву.

Она будет всячески лелеять эту мечту: выберет место для аббатства (в Вальдстене), опишет его архитектуру, сформулирует для него правила, будет настойчиво просить разрешения у Папы, но сможет поселиться там лишь после смерти, когда туда будут перенесены ее останки.

Но вся ее задача при жизни заключается в олицетворении Церкви-Невесты в самом центре христианства: Церкви-Невесты мудрой и любящей, как мать, — подобно Марии, — которая хранит на земле семью Божью; Церкви-Невесты, влюбленной в Христа и постоянно внимающей Триединому Богу.

Это времена упадка, когда любовь христиан все более охладевает, и даже папы, епископы, священники и монахи, кажется, гибнут в нелюбви: даже Рим, святой город, лишенный своего Папы, подобен супруге, потерпевшей измену, или разоренному дому. А Европа усеяна кладбищами из-за черной чумы.

Но вот, перед наступлением 1350 года Церковь встрепенулась: Папа из своей чужеземной курии в Авиньоне, прислушавшись к призыву шведской принцессы, объявляет юбилейный год и указывает христианам тот «путь в Рим», который сам он не решается предпринять.

Бригитта первая слышит в своем сердце голос, говорящий ей: «Отправляйся в Рим, где улицы из золота, как в небесном Иерусалиме, и они все еще обагрены кровью мучеников».

И она пускается в дорогу, хотя багряный и золотой цвета она увидит лишь очами своей души, ибо Великий Город пребывает в упадке.

С небольшой свитой принцесса Нерисская пересекает всю Германию, потом Швейцарию, после чего переходит перевал Гран-Сен-Бернар, и, наконец, едет по дороге, что ведет в Милан, а затем в Геную, где кортеж садится на корабль, направляющийся в Остию.

В тот момент в Рим стекалось около миллиона паломников, но зрелище города не было столь славно, как того можно было ожидать.

Вид средневековой церкви Святого Петра — с рядом в сто колонн из мрамора и красного и зеленого гранита, с мозаиками времен Константина и с Триумфальной аркой на фоне ее — был внушителен, но великое множество других церквей оставались заброшенными. «Многочисленные храмы стоят без крыш и дверей и сделались отхожим местом для скота и для христиан», — констатировала Бригитта со скорбным реализмом, а многие площади города превратились в пастбища...

Город еще не оправился от землетрясения 1348 года, во время которого были разрушены Латеранская базилика, базилики Святого Павла за городской стеной и Святых Апостолов, а также часть Колизея.

Холмы Рима по большей части были необитаемы и превратились в пастбища и заросли, поскольку акведуки были разрушены, — так что все население теснилось между Капитолием и Ватиканом.

Кроме того, Бригитта открыла для себя плачевное состояние безнравственности, в котором жил народ, и бесконечные распри, и родовую месть, в которых погрязло дворянство. В своих, постоянно продолжавшихся, откровениях она слышала суровые суждения Иисуса обо всем этом: «Рим похож на поле, поросшее плевелами...», — и она принялась так молить Пресвятую Деву: «О Матерь милосердия, смилуйся над Римом, молись за него!..» Во время мистических бесед Пресвятая Дева и Христос Господь часто называли Рим «средоточием гордыни», в какой-то мере опережая на несколько веков самые жестокие оскорбления, которые впоследствии будут в ходу в протестантских брошюрах.

И шведская принцесса становится для Авиньонских пап корреспондентом из Рима, посылающим свои отчеты о «несчастном городе».

В первое время она живет во дворце, который предоставил в ее распоряжение один французский кардинал (брат Папы), пребывающий в Авиньоне: вся группа шведских паломников живет по-монашески — в послушании наставнику-богослову, который духовно руководит ею и удовлетворяет ее материальные нужды.

Каждый свой день Бригитта начинает с исповеди, затем совершает «паломничество» в одну из римских церквей, ибо она убеждена, что все святые места были в свое время омыты кровью мучеников. Проходя по городу, она держит в руках нечто вроде четок, на которых можно завязать множество узлов — по одному за каждое сказанное ею нелюбезное или высокомерное слово, чтобы затем вспомнить о них и покаяться.

Что же до всего остального, то каждый свой даже самый незначительный поступок она сопровождает молитвой: сам Иисус научил ее использовать простые и красивые выражения. Например, надевая покрывало, она должна сказать: «Помилуй меня, Господи, ибо я не сохранила для Тебя одного красоту моего лица».

Так Бригитта становится очень известной личностью среди римлян — дворян и плебеев — часто она окружена толпой нищих, надеющихся на подаяние.

Кое-кто говорил, что ее видели сияющей, как бы окруженной сверхъестественным светом. Дома все то время, что она не посвящает молитве или рукоделию, идет у нее на изучение латыни, которая дается ей нелегко: она хочет подготовиться, чтобы иметь возможность лично говорить с Папой, когда придет время.

Иногда сам Иисус помогает ей преодолеть трудности грамматики, связывая правила со сладостными духовными рассуждениями.

Как-то раз Бригитте особенно не давалось различие между активной формой глагола praevenire (лат.: опередить, предупредить) и его пассивной формой, поскольку она состояла в одной-единственной букве (praeveniri — лат., быть опереженным, быть предупрежденным). После окончания урока Иисус ей сказал: «Сегодня из грамматики ты усвоила пословицу, которая гласит: "Лучше опередить (melius est prevenue), чем быть опереженным (quam praeveniri)". Так вот же, это верно: Я опередил тебя сладостностью моей благодати!»

Но Небо желало от нее предельной конкретности в отношении всех аспектов существования.

Сама Бригитта рассказывала, что как-то раз, полная усердия, она обратилась к Пресвятой Деве, говоря так: «Помоги мне, дорогая моя Мать, любить твоего Сына в совершенстве... Привяжи мое сердце к любви Христовой, соедини его с Ним и оторви его от всякой земной привязанности...» Но она услышала довольно холодный ответ: «Сшей-ка лучше юбку дочери! Вместо шелковой юбки у нее — грубая шерстяная, да к тому же старая и в заплатках!»

В самом деле, за несколько месяцев до этого к ней присоединилась Карин, овдовевшая в восемнадцать лет. То была настоящая белокурая красавица, сводившая с ума римлян: за группкой паломников теперь обычно следовала свита молодых господ, которые осыпали ее любезностями, а в дом ей приносили послания, подарки и любовные предложения. Молодой Орсини (отпрыск одной из самых знатных римских семей) даже замышлял ее похитить.

Карин пришлось закрыться в доме, и там она почти что умирала от скуки и печали, пока ей наконец-то не удалось с помощью матери обрести полную безопасность, навсегда влюбившись в Христа (который не раз защитил ее с помощью гораздо более изобретательных и деликатных чудес от посягательств претендентов из человеческого рода), и став такой «сильной» женщиной, что Папа Урбан VI скажет ей много лет спустя: «Видно, что ты сосала молоко твоей матери!»

Положение в Риме все более ухудшалось: паломников было столько, что им даже не удавалось войти в город, а многие из них подвергались нападениям разбойников и грабежам.

Тем, кому удавалось проникнуть в узкие улочки, порой грозила опасность быть раздавленными и задушенными толпой; лавки устанавливали непомерные цены, в том числе и на товары первой необходимости, и даже каноники церкви Святого Петра ругались между собой при разделе пожертвований.

И положение еще более осложнилось, когда Легат Папы распорядился, что пребывание паломников в святом городе должно было длиться не больше недели: народ взбунтовался против него, и ему пришлось бежать, а паломники хуже прежнего оказались предоставлены самим себе.

Возвращение Папы в Рим делалось все более необходимым, и казалось, что была даже некоторая надежда на возврат императора Карла VI Богемского, утонченного гуманиста и доброго католика, так что Петрарка назвал его «спасителем и избавителем, посланным Богом».

Бригитта написала ему письмо с таким вступлением: «Император Христос пишет императору германскому», но все было напрасно.

Когда во время страшной грозы молния ударила в собор Святого Петра и расплавила его колокола, Бригитта согласилась с римлянами в том, что это был небесный гнев против Папы, который сидел себе во Франции и не боялся суда Божьего.

О нем Христос говорил в Откровениях: «Тот, кто должен бы провозглашать: "Придите ко мне, дабы обрели покой ваши души", — кричит: "Придите поглядеть на мою роскошь, превосходящую великолепие Соломона. Идите в мой дворец, опустошите ваши кошельки и найдите погибель вашим душам!" И потому я осуждаю его, ибо он пренебрег стадом, что я доверил на сохранение Петру».

Это суждение звучит тем более сурово и даже несправедливо, что историки считают Климента VI одним из лучших пап авиньонского периода: его описывают милосердным, приветливым, кротким. И, тем не менее, он был единственным Папой, который не сделал ничего ради избавления от французского господства, обесценив этим свой образ «общего отца христиан».

Так звучали крайне жесткие послания, которые Бригитта передавала, выходя из своих видений. Но Христос также говорил ей с надеждой: «Мои друзья скоро приведут мне новую невесту — прекрасную, грациозную и почитаемую!»

Но были ли, в самом деле, в мире эти друзья? Когда Бригитта с тоской спрашивала об этом Пресвятую Деву, та отвечала: «Мой Сын подобен королю, который царит над семьюдесятью княжествами. В каждом княжестве лишь один человек — остался ему верен!». И, тем не менее, эта группка из семидесяти друзей окажется непобедима...

Видения следуют одно за другим: Бог побуждает Бригитту передавать очень суровые послания, содержащие осуждение и угрозы проклятия в адрес пап, кардиналов, священников («Они держат Бога в своих руках, но нет Бога в их сердце!»), но также в адрес царствующих особ, дворян и простых христиан («Они отдаляются от Евхаристии — хлеба жизни, как будто она отравлена»). Пунктуально упоминаются и осуждаются даже богохульства и проклятия простолюдинов.

Хроника того времени рассказывает: «В первые пятнадцать лет, что провела в Риме Христова Невеста, ожидая приезда Папы и Императора, она получила множество откровений, касающихся положения вещей в Риме, — откровений, в которых Христос укорял римлян в их грехах, угрожая им суровыми наказаниями. Когда эти откровения стали известны, и их прочли римлянам, те воспылали к Бригитте смертельной неприязнью; некоторые говорили, что она ведьма, и как таковую хотели приговорить ее к костру».

«Наводящая порчу и ведьма», — так называли ее. Вследствие первого обвинения люди бежали от нее прочь, так как оно вменяло ей в вину все несчастья, что обрушивались на город. Второе угрожало ее жизни. Так, однажды вечером перед дворцом кардинала, где жили шведская принцесса и ее белокурая дочь, собралась толпа пьяных мужчин и женщин, которые потрясали факелами и кричали: «Вон ведьму! На костер!» Но «ведьма» была в часовне, и ее утешал ее небесный Жених. Когда она вышла оттуда и увидела своих домашних, плачущих и перепуганных, она сказала с улыбкой: «Разве не пора петь вечерню?», и вот по этому-то случаю Бригитта, наученная самой Пресвятой Девой, завела для своих домочадцев обычай заканчивать вечернюю молитву гимном «Ave maris Stella» (лат.: «Здравствуй, звезда моря»).

Тем временем, однако же, после многих лет пребывания в Риме материальные нужды дали о себе знать, и пришел день, когда в доме ничего больше не оставалось, — лишь книги и предметы христианского культа.

«Что ж мне, искать работу?», — спросила Бригитта у Пресвятой Девы во время одного из ежедневных видений. «А чем ты сейчас занята?» — спросила ее небесная собеседница.

«Учу латынь, молюсь и пишу», — ответила Бригитта. И действительно, каждое утро у нее была встреча с ангелом, диктовавшим ей прекрасные и глубокие откровения о милостях, дарованные Богом Пресвятой Деве (дошедшая до нас книга так и называется: «Ангельская речь»). И Богоматерь согласилась, что это была слишком важная работа для того, чтобы искать другую. Поэтому она заключила с улыбкой: «Тогда проси милостыню во имя Иисуса Христа». Так римляне, привыкшие в течение долгих лет видеть, как шведская принцесса раздавала щедрое подаяние, в один прекрасный день увидели ее сидящей вместе с нищими у дверей церкви.

Но это продлилось недолго, ибо одна римская княгиня подарила ей свой дом на Кампо деи Фьори, избавив ее от нужды.

Когда Бригитте было необходимо утешение, она пускалась в паломничество: все храмы были для нее домом — местом желанных встреч, на которые она чувствовала себя приглашенной.

«Приди в мою келью и ешь и пей со мной», — услышала она обращенную к ней фразу в церкви Святого Франциска в Трастевере и отправилась в паломничество в Ассизи, дойдя так же до Сполето и Фолиньо.

Войдя в маленькую часовню Порциункола (ту, где получали самую старинную индульгенцию), она имела видение самого Франциска, который принял ее, говоря: «Добро пожаловать в мою келью, Бригитта! Добро пожаловать туда, куда я тебя приглашал. Но есть еще одна келья, и она еще более мне принадлежит, и это — послушание. Оставайся в моей келье!»

Иногда сам Христос повелевал ей предпринимать паломничества в многочисленные храмы, которыми тогда изобиловало Королевство Обеих Сицилий («ибо там погребены смертные останки многих Святых, которые любили Меня всем сердцем»), обещая ей новые важные откровения при каждом священном свидании.

Со святыми Бригитта вела диалоги так, как будто она была их родственницей: она приходила в храм, вставала перед алтарем святого Покровителя, обращалась к нему и просила рассказать важнейшие моменты его истории: обращение, мученичество, чудеса...

И так же она вела себя с жителями сел и деревень, через которые проходила, рассыпая повсюду откровения и чудеса, так что еще и сегодня в некоторых затерянных селениях юга Италии старики предают из уст в уста истории, песни и литании, упоминающие о святой Бригитте, которую считают покровительницей, способствующей доброй смерти.

Куда бы она ни приходила, она провозглашала суд Божий: говорила ли она с князьями, с епископами, с торговцами или с простыми людьми, ее выражения всегда были непосредственны, а образы богаты и сумрачны.

Когда она, заглядывая вперед, описывает переживания души, представшей перед испепеляющим огнем Божьим, Бригитта не опасается упоминать о демонах и муках, но также и о дьяволах, сетующих на то, что великий гнев Божий смягчается, лишь только Бог вспоминает о том немногом благе, что сотворил человек: «Ведь мы же знали, — кричат тогда демоны, — одна слезинка (буквально: «чуть-чуть водички!»), да все эти вздохи — и гнев Божий рассеялся!».

Но предсказания будущего суда, который Бригитта описывает сейчас в мрачных и ужасных красках, позволяет ей тотчас же продиктовать условия, необходимые для спасения. Знаменитой Неаполитанской королеве Иоанне (знаменитой как своей красотой, так и безнравственным поведением, которая соблазнила даже сына Бригитты, заставив ее ужасно страдать) она не боится заявить от имени Бога, что «до сей поры та жила скорей как потаскуха, чем как королева» и что пришел для нее час обращения на путь истинный, если она не хочет «быть обесчещенной перед всеми ангелами и святыми Божиими».

Наконец, в 1367 году — после тех многих лет, что Бригитта умоляла его об этом и даже пророчествовала это среди всеобщего неверия — пришла весть, что Папа возвращается в Рим, и также ожидали императора.

Папа приехал, к безудержной радости римлян. Но ликование было кратким. Когда Бригитта поняла, что Папа Урбан собирается преспокойно вернуться в Авиньон, она обратилась к нему от имени Небес с устрашающим посланием. Богоматерь говорила в нем: «Я привлекла его сюда, как Мать привлекает свое дитя... и вот, он поворачивается ко мне спиной и ускользает от меня. Если он вернется во Францию, он получит такой удар, что будет щелкать зубами, и взор его помутится, и все члены его задрожат...»

Письмо было столь ужасно, что никто не хотел его доставить. Тогда Бригитта отнесла его лично, но и это не помогло. Урбан возвратился во Францию и умер там два месяца спустя; его похоронили, — как сказал Петрарка, — «среди великих грешников Авиньона», хотя Бригитта и молилась о его вечном спасении и добилась его. Когда же стало ясно, что и новый Папа не намерен возвращаться в Рим, Бригитта услышала Божие повеление: «Отправляйся в Иерусалим!»

Церковь-Невеста, воплощенная в Бригитте, должна была вернуться почти физически к самим истокам своей веры.

Она прибыла в Святую Землю со всем сопровождением, но, потерпев кораблекрушение у самых берегов Джаффы, паломники смогли спастись лишь благодаря тому, что выбросили в море весь груз. Ее привезли к берегу на лодке, где, тогда как все стенали, она сидела tota suavis et pacifica: (лат.) «спокойно и безмятежно». Начиналась весна, и путешествие пешком от одного святого места до другого было утомительно, но сладостно. Благодать, которую она получила, состояла не только в посещении святых мест и погружении в молитву, но также и в том, что ее сопровождали ее обычные откровения: в Вифлееме Богоматерь рассказывает ей о Рождестве Иисуса (со многими нежными подробностями), в часовне на Голгофе Иисус рассказывает ей о своих страстях.

Спустившись с места распятия, она казалась подавленой невыносимым бременем. Она пробормотала: «Не могу больше». Ее усадили в сторонке и выслушали ее мучительное повествование.

Следует прочесть полностью хотя бы это «откровение», чтобы попытаться понять, кем была Бригитта для своих современников: она олицетворяла церковь, которая видит, осязает, созерцает, страдает, — Церковь-Невесту, являющуюся самим телом Христовым: «Когда я была на Голгофе и плакала навзрыд, то увидела моего Господа, лишенного одежд и избитого, которого иудеи вели на распятие, глядя на него со злобой. Я увидела, что в скале было сделано углубление, и они готовы были совершить свое жестокое деяние. И наш Господь мне сказал: «Ты, присутствующая здесь, запомни, что именно в этом углублении поставили крест в шестом часу Моих Страстей». И тотчас я увидела, как евреи установили крест в углубление, сделанное в скале, а затем молотом вбивали вокруг него куски дерева, чтобы он стоял крепко. Когда закрепили крест, то сделали как бы деревянную лестницу до той высоты, где его ноги должны были быть прибиты. После чего его толкнули на ту лестницу с оскорблениями и насмешками: тогда как он поднимался по доброй воле и не возражая, как агнец, ведомый на закланье. И когда он поднялся по лестнице, то сам, без принуждения протянул правую руку и раскрыл ладонь, прижав ее тыльной стороной к древу Креста. И тотчас те безжалостные люди пронзили ему руку гвоздем — как раз там, где кость всего толще.

Потом подняли его левую руку, грубо притянув ее веревкой, и пригвоздили ее таким же образом. Затем растянули все его тело на Кресте, поместили голени одну над другой и так прибили ступни вместе двумя гвоздями, и растянули все его члены так неистово, что все вены и нервы у него лопнули. Сделав так, ему надели терновый венец, и шипы пронзили благословенную главу так глубоко, что кровь залила его очи, и алой кровью залита была борода и святой Лик... И тогда как я, не помня себя от горя, смотрела на всю эту жестокость, я увидела его святую Мать истерзанной, дрожащей и еле живой... И когда ее Сын увидел ее и других своих плачущих друзей, он измученным голосом доверил ее Иоанну... И видно было по его лицу и слышно было по голосу, что сострадание к матери пронзало его сердце, как самая острая стрела. Тогда его прекрасные глаза, казалось, погасли, уста были раскрыты и кровоточили, лицо было бледно и измождено, все тело мертвенно-бледно и безжизненно, так что казалось совершенно обескровленным. А кожа его девственного тела была так нежна и тонка, что от каждого удара на ней оставались кровоподтеки. Порой он пытался выпрямиться на кресте от чрезмерной муки, которую испытывал... Тогда он вскричал: "Отче, зачем ты меня оставил?" Его уста были бледны, живот впал... И вновь он вскричал: "В руки Твои, Отче, предаю дух Мой!" И на миг поднял голову, но тотчас опустил ее и предал дух...»

Это «откровение», которое мы прочли не полностью, с одной стороны — идеально завершает историю Бригитты — историю, начавшуюся в годы ее детства (когда Иисус сказал ей: «Мне сделали это те, кто забывает и презирает мою любовь») и которая в этот момент достигает полноты любящего сострадания, какое она испытала от имени Церкви, — а с другой стороны — дает нам представление о том, кем была Бригитта для тех, кто ее знал и кто ее слушал: та, что жила одновременно с Иисусом; та, что видела Его, слышала, говорила с Ним, обнимала его.

В тексте, который мы прочли и которому равен по великолепию рассказ о Рождестве Иисуса, начинающийся словами: «Я увидела прекрасную отроковицу, которая была беременной...», нет ничего, кроме того, что любой христианин может прочесть и уловить в Евангелиях: сверх того там можно найти лишь восприятие той, что при этом присутствует, — той, что находится там в то время, как происходят эти события; той, что получила эту благодать именно потому, что она должна была поведать о ней...

Ее современники и почитатели были так тронуты этой совершенно необыкновенной особенностью Откровений Бригитты (особенностью, которая может быть определена лишь как глубоко церковное познание), что кое-кто хотел, чтобы Церковь официально признала их как «слово, вдохновленное Богом»: это, конечно же, преувеличение, но оно свидетельствует о потрясающем влиянии, которое они имели в те времена, когда служители Церкви, к сожалению, «редко» проповедовали «Слово Божие» и учили ему.

Тогда говорили, что она была «как свет, зажженный в последние дни этого нечестивого мира».

Действительно, нам известно, что когда Бригитта, вернувшись в гостиницу, записала все видения, что получила в дар, она услышала Иисуса, Который так их прокомментировал: «Все, что ты сейчас видела, — это то, о чем не заботятся князья мира сего. Они, конечно же, не думают отправиться в паломничество в места, где Я родился и страдал: они лучше пойдут на бега. Да и прелаты моей Церкви предпочитают светские развлечения размышлениям о Моих Страстях и о Моей Смерти...»

Она возвратилась в Рим, чтобы вновь вразумлять, чтобы вновь умолять Папу, дабы он решился наконец-то venire Romam (лат.: приехать в Рим). Но ее не слушали. Теперь она уже была старой и утомленной: ей было почти семьдесят лет, и путешествие в Святую Землю принесло ей счастье, но также и заставило ее пережить немало тягот.

Теперь она постоянно находилась в своей комнате, где каждое утро служили святую мессу; и вот, именно в те последние дни она испытала самые сильные искушения — в том числе и самые унизительные, каких ей никогда не доводилось испытывать за всю свою долгую жизнь. «Почему эти искушения должны меня мучить именно сейчас?» — смущенная, спросила она у своего Господа.

Ей ответила Пресвятая Дева: «Это с тобой происходит для того, чтобы ты поняла: без помощи Божьей ты ничто, и если бы мой Сын не сохранил тебя, то не было бы ни одного греха, который бы ты не совершила... Какие бы искушения ни одолевали тебя, не обращай на них внимания, не прекращая молиться...»

И так она оставалась безмятежной, невзирая на внутренние бури.

Кто видел ее в те последние дни, говорил: «Она была ко всем ласкова и всем улыбалась...»

Поскольку она всегда улыбалась, врачи говорили, что она идет к выздоровлению. Богоматерь заметила: «Они не знают, что говорят!»

Последние слова, которые Бригитта (именно она, что должна была столько говорить и писать) сказала дочери Карин как бы для того, чтобы указать ей и нам простой путь к святости, были: «Терпение и молчание!»

Рассказывает ее духовник и доверенное лицо: «За пять дней до того, как Бригитта умерла, явился наш Господь Иисус Христос, встал перед алтарем, который был в ее комнате, и сказал: "Я поступил с тобой как Жених, который прячется от невесты, чтобы заставить ее еще более пламенно его желать..."»

И с этим наконец-то исполнившимся желанием Бригитта умерла.

Таково историческое повествование о жизни новой сопокровительницы Европы: для наших европейских наций, от Швеции до Италии она была сильным и нежным олицетворением Церкви — Невесты и Матери.

К содержанию: "Антонио Сикари. Портреты святых."

Скачать книгу: "Антонио Сикари. Портреты святых."

Рекомендуйте эту страницу другу!