Святой Франциск Ассизский

К содержанию: "Антонио Сикари. Портреты святых."

Да дарует нам Бог благодать созерцать лик святых, не впадая в заблуждение или в грех, отвлекаясь от наших забот, нашего миросозерцания, наших переживаний и даже от наших эмоций.

Пусть их лики сияют нам тем светом, отблеск которого падает на них.

Иисус говорил об Иоанне Крестителе: "Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете. Но люди хотели малое время порадоваться при свете его" (*).

Обратимся же к созерцанию лика Франциска Ассизского, святого, который нам кажется хорошо знакомым, потому что он вошел в церковное Предание и в саму нашу культуру. Это образ, который дорог всем, даже неверующим, потому что легенда о нем отмечена трогательной поэзией и человечностью "Цветочки Франциска Ассизского" стали органичной частью европейской культуры, а некоторые аспекты францисканской духовности, такие как любовь к природе, стремление к бедности, призыв к миру, находят много сторонников в современном мире.

Поэтому было бы не трудно нарисовать всем известный традиционный образ святого Франциска. Но именно поэтому мы изберем другой путь.

Постараемся выделить в образе святого Франциска его собственно христианские и церковные черты. Отвлечемся от привычных поэтических образов, чтобы понять суть личности святого Франциска, его духовный опыт, и доныне призывающий нас к обращению. Поэзия полезна и прекрасна, но ею можно восхищаться, ни на йоту не изменяя своего поведения в жизни. Бог посылает нам святых не для того, чтобы давать пищу нашему эстетическому чувству, а для того, чтобы обратить нас.

Начнем с утверждения, которое многим может показаться странным. Быть может, никогда в истории Церкви не было столь опасного, столь потенциально опасного момента, как тот, когда в мир явился Франциск. И эта опасность исходила не извне, но из его собственной личности. Век Франциска называли "железным веком", и Церковь была отягощена, почти раздавлена бременем унижений и грехов. В одном сочинении, написанном около 1305 года, несомненно, сгущавшем краски, но в общем верно отражавшем положение вещей, говорится: "Церковь пребывала в столь униженном состоянии, что если бы Иисус не пришел ей на помощь, послав новое поколение, исполненное духа бедности, уже тогда ей должен был быть вынесен смертный приговор" (Arbor vitae). Это суровые слова, но они достаточно хорошо передают атмосферу той эпохи. Франциск как личность мог бы представлять опасность для Церкви. Потому что справедливо будет сказано о нем: "Франциск был более, чем кто-либо из людей, когда-либо пришедших в мир, подобен Христу". Само по себе суждение об этом должно выноситься Богом, потому что только Ему ведомы сердца, однако такая оценка отражает реальность, если вспомнить о том впечатлении, которое Франциск производил на окружающих, и о той надежде, которую вдохнул в душу своих современников и потомков этот человек, такой простой и бедный. Достаточно перечитать рассказы, которые были написаны непосредственно после его смерти. Франциск был канонизирован Папой в Ассизи всего лишь через два года после его смерти, и уже тогда его жизнь сравнивали с жизнью Христа.

В повествованиях о жизни Франциска можно прочесть, что он родился в хлеву между ослом и волом, что он все более уподоблялся Господу: есть рассказ о том, как Франциск превращает воду в вино; есть рассказ о многочисленных чудесах; есть рассказ о последней вечере Франциска, о которой повествуется почти в тех же выражениях, что и о тайной вечере Иисуса; есть рассказ о смерти Франциска, на теле которого запечатлелись стигматы и следы Страстей, и биографы говорят, что он казался Христом, вновь снятым с креста. Вот несколько таких свидетельств, самых простых, - это народные песнопения, так называемые "лауды", посвященные святому.

В лаудах говорится: "Хвала святому Франциску,/ который, подобно Искупителю,/явился распятым на кресте"; "Когда Бог послал/святого Франциска блаженного,/мир, объятый тьмой,/просиял великим светом"; "В тебе вновь открылись раны,/которые носил на Своем теле Спаситель"; "Святой Франциск, свет народов,/ ты - образ Христа Искупителя".

Биографы Франциска говорят о нем, пользуясь библейскими образами и выражениями: "Явилась благодать Бога, Спасителя нашего, в сии последние дни на рабе Его Франциске", - пишет св. Бонавентура о его рождении. "Мы возвещаем вам великую радость - никогда не слыхано было в мире о подобном чуде, кроме как во дни пребывания на земле Сына Божьего - Христа Господа", - писал Брат Лев в послании, возвещая всем братьям о смерти св. Франциска.

О нем говорится, что его душа была "благодати полной", в его уста вкладываются, например, такие выражения: "преклонятся предо мной все люди в мире" (*).

Таким образом, впечатление, произведенное св. Франциском, было огромным, и это было впечатление "христоподобия". Теперь надлежит задуматься о том риске, которому подверглась тогда Церковь.

Речь идет вот о чем. Достаточно было того, чтобы в XVI веке жил человек, который страстно любил Христа, несомненно, любил Христа, но не был святым, не был ев Франциском, и чтобы он пожелал реформировать Церковь,- и западная Церковь распалась, разделилась на два ствола и разделена до сих пор.

Что могло случиться во времена св Франциска? Действительно, в историческом и духовном плане Церковь никогда не стояла перед лицом столь великой опасности.

Однако, именно говоря о личности ев Франциска, надлежит подчеркнуть следующее. С одной стороны, этот человек столь уподобился Христу, что говорилось чуть ли не о "новом Воплощении" и что его чуть ли не называли "новым Христом", а с другой стороны, он не дал ни малейшего повода отрицать Церковь или поставить ее под сомнение. Напротив, Франциск всеми силами поддерживал Церковь, именно так, как это было изображено на знаменитой картине Джотто "Сон папы Иннокентия".

Чтобы понять это, обратимся прежде всего к автобиографическому документу, который представляет собой наиболее подлинное свидетельство о духовном опыте святого. Это "Завещание" Франциска, написанное им незадолго до смерти и как бы подводящее краткий итог его духовного пути.

Первый абзац "Завещания" гласит: "Поскольку я пребывал во грехах, мне казалось слишком горьким видеть прокаженных, и Сам Господь привел меня к ним, и я был к ним милосерден, а когда я удалился от них, то, что мне казалось горьким, было мне обращено в сладость душевную и телесную, а потом через некоторое время я оставил мир". Таким образом, Франциск считает моментом своего обращения встречу с прокаженными. Первой встречей была по преданию та, когда он захотел преодолеть свое отвращение. В "Легенде о трех братьях" об этом отвращении говорится так: "Он сам признавался, что вид прокаженных был ему столь тягостен, что он не только отказывался смотреть на них, но прямо-таки не выносил их, не переносил близости их жилищ или вида кого-нибудь из них, и хотя милосердие влекло его подавать им милостыню через другого человека, он, однако, отворачивал лицо и затыкал нос" (n. 11).

Чтобы понять всю необычайность первого его поступка, "поцелуя прокаженному", нужно перенестись в ту эпоху. Проказа, принесенная с востока крестоносцами, считалась страшным знамением Божьим. Прокаженных называли "больными Бога благого" или "людьми, запечатленными проказой по воле Божьей". Когда человек заболевал, он поступал в лепрозории, которые были устроены наподобие монастырей: там служились службы, больные молились, из лепрозория нельзя было выйти без разрешения настоятеля и т.д. Когда христианин поступал в лепрозорий, Церковь сперва служила Чин погребения, а потом говорила ему: "Душой ты остаешься в Церкви, но тело твое, запечатленное Господом, умерло, и ты должен ожидать лишь воскресения". Прокаженный был знамением самой трагической участи, которая может постичь человека. Его положение было столь трагичным и в силу ограниченных медицинских знаний того времени, но в любом случае жизнь прокаженного была таинственным символом бренности человеческого существования, символом неизбежной смерти и воскресения.

Франциск преодолел свое отвращение, принял эту смерть заживо не единожды, но разделив с прокаженными их жизнь.

Первыми францисканскими монастырями стали лепрозории. Так было и впоследствии, когда в других европейских странах появились первые последователи святого.

Жизнь с прокаженными стала для Франциска духовным опытом, благодаря которому ему было послано видение Распятого. Его биограф пишет: "Когда Франциску предстало видение распятого Христа, он почувствовал, что душа его истаяла Воспоминание о Страстях Христовых столь живо запечатлелось в сокровенных глубинах его сердца, что с того момента, когда ему случалось вспоминать о распятии Христа, он с трудом сдерживал слезы" (Legenda maior, n.5). И Франциск "защищал" свои слезы. Он говорил: "Я оплакиваю Страсти Господа моего. Из любви к Нему я не должен был бы стыдиться идти по всей земле, громко рыдая".

Таким образом, основа духовного опыта Франциска - это острое и страстное сопереживание страдающему телу Христову, уважение к телу Христову, которое может предстать в смиренном обличье больных и отверженных и которое все же ты должен целовать и оплакивать всем сердцем, более того, ты должен "уподобиться" ему. Это единственный источник францисканской бедности.

Далее в "Завещании" сказано: "Господь даровал мне такую веру в церкви, что я просто молился, говоря: "Мы поклоняемся Тебе, Господи Иисусе, во всех церквах Твоих, сущих в мире, и благословляем Тебя, потому что святым Крестом Твоим Ты искупил мир".

Когда Иисус сказал ему "Иди и укрепи Церковь Мою ты видишь, вся она рушится", Франциск понял эти слова буквально: он увидел три обветшавшие церквушки (церковь св. Дамиана, св. Петра и Ла Порциункола), сказал "Я хочу принести Богу в дар свой пот", и начал восстанавливать их. Но он поступил так не потому, что ошибочно истолковал слова Христа, как говорят некоторые из его позднейших биографов, но именно потому, что он физически ощущал, что "исполняется великой верой в церквах", где поклоняются Богу, в простых зданиях церквей, ради которых стоило тратить время и силы. Да, Франциск действительно хотел восстановить Церковь, Церковь Христову, принадлежащую Господу, и опирался он на то, что прямо и извечно связывает Христа с Церковью Евхаристию (а также священство) и Священное Писание. Поэтому далее в "Завещании" говорится: "И Господь дал и дает мне такую веру в священников, которые живут по уставу Святой Римской Церкви, ради их священства, что если я подвергнусь преследованиям, то хочу прибегнуть к ним. И если бы я даже обладал премудростью Соломоновой и случилось бы мне не поладить со священниками - бедняками мира сего - в тех приходах, где они живут, я не хочу ни в коем случае проповедовать против их воли. И их, и всех других я хочу бояться, любить и уважать как господ моих и не хочу взирать в них на их грехи, потому что вижу в них Сына Божьего, и они - мои господа, и я поступаю так потому, что в этом мире ничего не вижу телесно от Всевышнего Сына Божьего, кроме Пресвятого Тела и Крови Его, Которые только они освящают и раздают".

В нескольких источниках рассказывается, как Франциск встречает еретиков, которые отвергают Церковь Пользуясь случаем, они приводят его к местному священнику, живущему в сожительстве и являющемуся соблазном для прихожан, и спрашивают "Как же относиться к такому священнику?", а Франциск идет ему навстречу и говорит ему: "Грешен ли ты, я не знаю, но знаю, что твои руки касаются Слова Божьего", и преклоняет колена, целуя руки священнику.

Священство и Евхаристия были для него единой любовью, совершенной и неразрывной. В сочинении Томмазо да Челано Vita secunda говорится: "Все его естество, сверх всякой меры охваченное восторгом, пламенело любовью к Таинству Тела Господня. Он хотел, чтобы целовали с великим благоговением руки священника, потому что ему дана божественная власть совершать таинство Евхаристии. Он говаривал: "Если бы мне довелось встретить святого, сошедшего с неба, и бедного священника, я бы сначала приветствовал священника и хотел бы поцеловать ему руки. Я бы сказал: "О, подожди, святой Лаврентий, ибо руки этого человека касаются Слова жизни и наделены сверхчеловеческой властью!"".

Основная богословская идея св. Франциска, высказанная им самим в Послании всем клирикам, была такова: "Ничего от Всевышнего телесно мы в этом мире не имеем и не видим, кроме Тела и Крови, наименований и слов, которыми мы были созданы и искуплены". Именно поэтому далее в его "Завещании" говорится: "Где бы я в недостойных местах ни нашел святейшие имена и слова, я хочу собрать их и прошу их собирать и помещать в подобающих местах. И мы должны почитать и уважать всех богословов и всех, кто возвещает слово Божие, как дарующих нам дух и жизнь".

В сочинении Vita prima говорится: "По-человечески невозможно понять его волнение, когда он произносил имя Божье. Поэтому где бы он ни находил что-нибудь написанное о делах божеских или человеческих, на дороге, в доме или на полу, он собирал все с великим благоговением, слагая в священном или по крайней мере подобающем месте, опасаясь, не написано ли там имя Господне или что-нибудь о Господе. И когда однажды его собрат спросил его, почему он столь заботливо собирает даже сочинения язычников или сочинения, где наверняка нет имени Божьего, он ответил: "Сын мой, потому что все буквы могут слагаться в это святое Имя". И еще более удивительно то, что диктуя приветственные послания или увещевания, он никогда не позволял вычеркивать слово или слог, даже если они были лишними или написанными с ошибкой" (п. 82).

Мы часто представляем себе св. Франциска размышляющим о великих вопросах или вынашивающим высокие замыслы или же думающим о вещах простых, добрых и прекрасных, но основная черта его облика, о которой свидетельствует история, - забота и попечение этого человека обо всем, что с наибольшей ясностью и очевидностью напоминало ему о Спасении. Тремя вещами Франциск поистине дорожил. Это, прежде всего, Тело Христово. Он очень часто говорил о Нем с редким благочестием и жаром.

Когда он послал своих братьев в разные страны Европы, для себя он избрал Францию, объяснив это тем, что он слыхал, будто там особо почитается Евхаристия.

Он написал всем правителям (подеста, консулам, судьям и т. д.): "Увещеваю вас, господа мои, отложить всякое иное попечение и заботу и достойно принимать Пресвятое Тело и Кровь Иисуса Христа".

И он, беднейший из бедных, отвергающий любую собственность, хотел бы, чтобы его братья путешествовали с драгоценными дароносицами, на случай если им доведется оказаться в приходах, где Таинство хранится в алтаре без должного благоговения.

Затем он дорожил Священным Писанием, "божественными именами", и эта его забота о них распространялась на любой написанный текст, на каждое слово, так что формы, которые принимало это почитание, кажутся нам преувеличенными: "Увещеваю всех моих братьев, если они где бы то ни было найдут написанными божественные слова, пусть чтут их, как только могут, и соберут их и сохранят, почитая в этих словах Господа, их произнесшего".

И, наконец, известна любовь Франциска ко всем одушевленным и неодушевленным творениям. Но источник этой знаменитой "францисканской любви" - не столько тонкая и поэтическая душевная организация Франциска, сколько его духовность.

Глава Legenda maior, посвященная рассказам об этой любви, носит знаменательное заглавие: "Как творения, лишенные разума, выказывали любовь к нему". Это нечто противоположное тому, о чем мы обычно думаем. Сами творения чувствовали, что этот человек любит их, и их тянуло к нему, они узнавали его, "чувствовали его милосердную любовь". А Франциск любил их, потому что видел в них Творца, их создавшего, и образ Искупителя.

В сочинении Vita prima говорится: "Как описать его неизреченную любовь к творениям Божьим и нежность, с которой он созерцал в них премудрость, благость, могущество Творца...? Даже к червякам он чувствовал величайшую любовь, потому что Священное Писание говорит о Господе: "Червь я, а не человек", и он убирал их с дороги, чтобы их не раздавили" (п.80). Видя ягненка среди коз, Франциск умилялся, думая об Агнце Божьем, идущем среди фарисеев; видя мертвого ягненка, он плакал, думая о закланном Агнце Божьем ("Увы, брат агнец, в чьем образе Христос явился людям!"); видя цветы, он думал о "сияющем цветке, расцветшем в сердце зимы"; если на его глазах рубили дерево, он просил, чтобы сохранили хотя бы одну ветвь, потому что Христос тоже, подобно ветви, произрос из древнего корени Ессеева; а глядя на камень, он с волнением вспоминал о Христе - камне, ставшем главою угла. Можно привести и другие примеры.

Любовь к творениям была любовью к Богу-Отцу и к Христу-брату, любовью, которая все охватывает и в которой все обретает свой смысл.

Здесь наша мысль обращается к знаменитой Хвале творениям. Не все знают, в каких обстоятельствах она была написана.

За два года до смерти Франциск был измучен болезнью. Уже более пятидесяти дней он не мог выносить ни дневного света, ни огня ночью.

Он почти ослеп, и глаза его постоянно резала жестокая боль. На виски ему клали два кружка раскаленного железа, чтобы прижечь больные места. Он жил в крохотной келье, кишащей мышами, которые по ночам грызли его тело, а днем мешали ему молиться и даже есть. И тогда, как говорит его биограф, "Франциска охватила жалость к самому себе" и он взмолился: "Боже, приди на помощь моей немощи". И Бог обещал ему отныне "покой Царства Своего". Франциск сел, погрузился в раздумье, а потом сказал: "Всевышний, всемогущий, благой Боже...", и сочинил также музыку. Он даже пожелал, чтобы с тех пор его братья, ходя по городам и селам, сперва проповедовали, а потом учили людей "Хвале".

Многие ли знают, что Франциск так объяснял прекрасные слова, обращенные им к солнцу и огню: "Мы все слепы, и Господь просвещает наши глаза благодаря творениям Своим"?

Многие ли знают, что прилагательное "драгоценные", ("драгоценные звезды") Франциск всегда употреблял исключительно по отношению к Евхаристии и всему, что с нею связано? И что вода была для него смиренной, драгоценной и чистой (он даже никогда не вступал в нее ногами изопасенияее замутить) потому, что напоминала ему о смиренном и чистом Христе, "воде живой"? Многое еще можно было бы сказать о том, что так хорошо известно и так плохо понято: о мире, о бедности, о которых столь часто вспоминают в отрыве от единой любви, их объясняющей.

Источником всех ценностей и всякой любви для Франциска была его связь с Христом, и вне этой связи все показалось бы ему смешным и ложным.

Поэтому в заключение хотелось бы привести слова его первого биографа: "Братья, жившие с ним, хорошо знают, что ежедневно, ежеминутно на его устах было воспоминание о Христе, знают, с каким блаженством и нежностью он разговаривал с Ним, с какой нежной любовью он с Ним беседовал.

Он действительно был целиком захвачен Иисусом. Иисус был всегда в его сердце, Иисус был на его устах, Иисус был в его ушах, Иисус - в его очах, Иисус - на его руках, Иисус - во всем теле его" (Vita prima).

Legenda maior также говорит, что это был "подлинный христианин, который благодаря совершенному подражанию Христу в жизни стремился уподобиться Христу живущему, в смерти - Христу умирающему, а после смерти - Христу умершему" (14, 4).

Франциск любил Христа как живое историческое лицо: Христа - Творца и творение, Христа в Церкви, в Евхаристии, в Библии, Христа страдающего и Христа во славе. О нем сказаны знаменательные слова: "Он был среди святых святейшим, а среди грешников - одним из них" (Vita prima, n.83).

В этом - тайна христианской жизни: стать святыми без какой-либо гордыни или отделения, но, напротив, чувствуя себя все более сопричастными ко всей слабости мира и Церкви, к благому предназначению всего творения, которое постепенно, в ежедневных трудах и стенаниях движется к своему завершению.

К содержанию: "Антонио Сикари. Портреты святых."

Скачать книгу: "Антонио Сикари. Портреты святых."

Рекомендуйте эту страницу другу!