Святая Рита из Кашии

К содержанию: "Антонио Сикари. Портреты святых."

(1381–1457)

«Она могла бы стать посредственной или даже очень плохой христианкой, ожесточенной страданиями и подстрекаемой к бунту. Но она была святой» (А. Трапе).

Такое суждение самого позднего и авторитетного биографа святой Риты из Кашии позволяет нам реалистично подойти к одному из наиболее популярных и широко известных персонажей христианской истории. В культе этой святой есть что-то необъяснимое. Жившая в конце четырнадцатого и в первой половине пятнадцатого веков, сразу же призванная и почитаемая как святая, Рита, тем не менее, была причислена к лику святых только в 1628 году, а канонизирована лишь в 1900 году. Однако христианский народ всегда выказывал к ней невероятную привязанность, естественно, по причине творимых ею чудес, а также из-за легенд, которыми, по рассказам, так богата была ее жизнь. Поэтому ее ласково называли «святой невозможного», то есть святой, у которой можно просить помощи в самых отчаянных и неразрешимых ситуациях.

В 1457 году один нотариус (Кашия тогда была городом нотариусов, которые все документировали и присутствовали при каждом нотариальном акте) зарегистрировал одиннадцать чудес, которые святая свершила только в этом году. А в ходе процесса канонизации в 1626 году было проанализировано двести шестнадцать старинных табличек для голосования, сто восемь из них подробно описано: все они содержали сведения о чудесах и благодеяниях, свершенных при содействии этой святой.

И в наши дни в бюллетене, разосланном верующим всего мира, на многих и многих страницах перечисляются благодеяния, полученные при ее помощи.

Бесспорно, что чудеса усиливают набожность, и еще более очевидно, что они случаются, в основном, с уже набожными людьми, обращающими к святой свои молитвы и любовь. Одна набожность зависит от чуда, а другая его вызывает и ускоряет, и эта другая — бесконечно весомее.

Отмечать это — в случае со святой Ритой — значит видеть, что набожность людей гораздо больше, чем это кажется на первый взгляд, связана именно с ее личностью, с перипетиями ее жизни, с богатым опытом этой женщины, жившей в эпоху позднего средневековья.

На основании предания считается, что Рита родилась в 1381 году и умерла в 1457м, но даты эти неточны (обе даты могут быть сдвинуты на десяток лет). Однако можно утверждать, что Рита унаследовала Церковь такой, какой ее оставила святая Катерина Сиенская, умершая как раз за год до ее рождения. Это была Церковь, пережившая драму Авиньонского изгнания, а затем трагедию великого Западного Раскола, который разрешился лишь в 1417 году, когда Рита уже более десяти лет жила в своем монастыре.

Однако сама Кашия была достаточно далека от великих исторических событий и важных церковных проблем. Она была расположена на границе Папского государства и Неаполитанского королевства, управлялась как республика со строгими законами, а политически была разделена на партии гвельфов и гибеллинов.

Достоверно известно, что Рита родилась в зажиточной семье и получила некоторое образование. По преданию, ее родители были достаточно пожилыми людьми, и ее рождение было связано с некими чудесами. Наиболее известно и документально доказано замечательное чудо с пчелами, которые сели на ротик новорожденной девочки, но не ужалили ее, а отложили мед. Из старинных летописей мы знаем также о ее детстве, «отмеченном необыкновенной чистотой и состраданием, а также огромным желанием соединиться с Богом».

Инстинктивно мы могли бы поддаться соблазну приписать подобные рассказы особой восприимчивости, характерной для весьма далекой от нас эпохи, когда у мальчиков и девочек были совершенно другие интересы и заботы, отличные от тех, которые свойственны нашим детям.

Однако в нашем распоряжении имеется небольшая книжечка, которая распространялась в те времена в Кашии: «Правила для некоторых благочестивых душ». Это был учебник, предназначенный для экзамена совести, чтобы было легче исповедоваться.

Книжечка эта интересна тем, что из нее мы узнаем о наиболее распространенных грехах того времени, о тех, которые надо было исповедывать и на которые надо было обратить внимание.

В одной из глав, например, речь идет о «Суетности женщин», откуда мы узнаем о грехах и проблемах девушек — сверстниц Риты, которая в это время вынашивала идею о «своем огромном желании соединиться с Богом». «Рассуди сама,— обращается автор книжечки к девушке, собирающейся на исповедь,— если ты осветлила свои волосы, или завила их на лбу, или помыла искусственной водой.., или вышла на солнце с распущенными волосами, чтобы они стали красивее; если ты надела на голову венок из жемчуга, или шелковую бахрому, или гирлянду из цветов, или вуаль из шелка либо из очень тонкого льна..; если ты пришла на мессу, на проповедь или на исповедь не столько из любви к Богу, благочестия или для отпущения грехов, сколько для того, чтобы любоваться кем-то или чтобы тобою любовались и говорили: посмотрите, какая красивая девушка! Если тебе предстоит надеть на себя что-нибудь новое, и ты получаешь от этого большое удовольствие, и твоя душа занята этим не только днем, но и ночью настолько, что об облачении твоей души ты думаешь мало или вовсе не думаешь...»

Мы могли бы перечитать главы, посвященные рассмотрению семи основных пороков со множеством мельчайших подробностей, чтобы убедиться в том, что, как теперь, так и тогда, вечная борьба между добром и злом, добродетелью и пороком, грехом и прощением велась примерно в той же плоскости.

И все же о тысячах сверстниц Риты никто уже не помнит, а о ней до сих пор говорят, что «она начала с презрения к миру и лишила себя мирского тщеславия».

Более того, как добавляет биограф, когда родители настойчиво требовали от нее жить «в соответствии с положением и условиями семьи», девочка блестяще парировала, «что ее положение и условия были ничем иным, как служением Иисусу Христу, распятому и умершему за нее».

К счастью, в нашем распоряжении имеется рассказ, объясняющий, как могло случиться, что юная девушка чувствует такую непоколебимую и решительную связь с верой, которая ее подругам представляется чем-то неясным и неопределенным.

«Однажды наша блаженная Рита из Кашии находилась в церкви достопочтенных матерей святой Марии Магдалины, и в ее памяти запечатлелись такие святые слова: «Ego sum Via Veritas et Vita» (лат.) («Я есмь Путь, Правда и Жизнь»). Они произвели на нее такое впечатление, что с того часа она пламенно возлюбила Иисуса и начала служить Ему... Отныне она могла изливать свою душу только Ему, жить только для Него, ходить только с Ним, общаться с другими только через Него... Поэтому она обняла и крепко прижала к себе своего обожаемого Иисуса».

Таким образом, духовный путь Риты начался именно с чуда евангелического слова, услышанного во всей глубине и емкости, и этому слову она решила дать плоть, свою плоть. Действительно, «слово, превратившееся в плоть» может быть услышано лишь теми, кто намерен воплотить это слово в свое существование.

Поэтому биограф делает мудрый комментарий, подчеркивая результат такой взаимосвязи: с одной стороны, Рита «всем сердцем посвятила себя Иисусу Христу», а с другой — она была Им «беззаветнейшим образом любима».

Логическим следствием этого было то, что девушка почувствовала желание посвятить себя Богу и остаться в том самом затворническом монастыре, где услышала решающее и чарующее слово. Однако, согласно тогдашним законам, судьбу девушки определяла воля родителей, и Рита была вынуждена выйти замуж за человека, предназначенного ей в мужья.

Некоторые летописцы утверждали, что ее выдали за молодого человека «весьма суровых нравов», кто-то его описывает и впрямь как «человека очень жестокого». В документе канонизации принимается вторая версия и делается вывод, что судьба ей послала «муку, а не мужа».

Возможно, прав более сдержанный летописец, который описывает его как «молодого человека, расположенного к людям, но вспыльчивого», то есть с добрым нравом, но попавшим в какую-то историю, которая ожесточила его и сделала строптивым.

И здесь мы считаем необходимым немного остановиться на социальном и политическом положении Кашии того времени.

В одном из документов того времени Кашия определяется как «край, полный пристрастности и мести»: гвельфы против гибеллинов, произвол дворян и буржуазии в отношении плебеев, ссоры и месть между семьями, народные восстания, конфликты между городами и деревнями, потасовки между сектами, политические преступления. Самым худшим было то, что всякое насилие распространялось, словно масляное пятно, по принципу цепной реакции: ненависть вынашивалась из поколения в поколение, затягивая и родственников, и соседей, кровь требовала крови, месть могла настигнуть обидчика даже спустя несколько десятилетий.

«В этом городе царит один порок: когда кто-нибудь совершал оскорбительный поступок, сейчас же все родственники-мужчины вовлекались в месть»,— так писал летописец того времени.

Положение было таким серьезным, что законы Кашии грозили жестокой карой всякому, кто только упомянет убитого родственника, «вплоть до четвертого поколения». А если в этом была замешана женщина или вопрос чести, ревность была так абсурдна, а месть так жестока, что, например, отец, выдав замуж дочь, опасался поздороваться с ней при встрече на улице. А когда оскорбление было уже нанесено и кровь пролита, оставалось только два пути: судебный процесс, разжигающий и усугубляющий ненависть, либо содействие «миротворцев» — это был настоящий общественный институт того времени. «Миротворцы» до и вне уголовных процедур пытались убедить обе стороны подписать официальный документ о примирении, законность которого признавалась, согласно гражданскому праву. Иногда на то, чтобы достичь примирения, уходили годы. В случае убийства соглашение оставалось секретным, чтобы виновные не попали в руки правосудия, однако его могли обнародовать в случае нарушения какой-либо из сторон подписанного соглашения о мире. Но часто такие примирения носили лишь стратегический характер, ибо подписывались для накопления сил, чтобы продолжить месть и вырвать с корнем не только врага, но и его потомков, «его семя».

Я счел необходимым сделать это отступление, чтобы мы увидели в Рите не просто христианскую девушку с духовными порывами, и даже не молодую супругу, состоящую в неудачном браке, а жену и мать, похожую на стольких своих современниц, плачущих из-за семейных трагедий, оплакивающих безжалостно убитых мужей.

Муж Риты Паоло Манчини был убит, попав в засаду, это произошло, вероятно, в 1401 году. Может быть, убийство было совершено по ошибке, может быть, он погиб во время народного восстания против городских властей, вспыхнувшего в том же году.

У Риты было два сына, кажется, близнецы, которым тогда было около четырнадцати лет. Горе, связанное со смертью любимого человека (тем более, что Рите удалось изменить его характер, сделать его мягким и любящим), усугублялось мыслью о кровной мести, которая должна была развязаться.

В старинной биографии Риты мы читаем, что она «молила Бога за убийцу, подчиняясь святому Божественному завету и вспоминая о своем Господе, который на кресте простил Своих палачей, а также просил и увещевал, как мог, Своих детей простить и снести оскорбление ради любви к Богу».

И, действительно, эта смерть и эта беда не были еще самыми большими мучениями: Рита хорошо знала свою землю и свой народ. Она знала, что начиналась кровавая драма, последствия которой невозможно было отвратить. Конечно, было трудно умолить сыновей простить смерть отца и почти невозможно было переубедить общество, которое настаивало на расплате и требовало возмездия.

Семьи, связанные родством с убитым (а известно, что Манчини были многочисленны), обращали свои взоры на мальчиков, уже достаточно взрослых: кровь требовала крови, и этого нельзя было избежать.

Отныне они были обречены на насилие — сначала совершить его, а потом стать его жертвами. И если их рано или поздно не убьют новые мстители, продолжающие эту бесконечную цепь злодеяний, то им придется предстать перед судом Кашии, предусматривавшим за подобные преступления смертную казнь. В лучшем случае они должны были бежать из города и скрываться, жить вдали от матери.

Летописец свидетельствует, что «Рита тотчас же спрятала окровавленную рубашку мужа, чтобы при виде ее сыновья не пошли на месть», и «принялась с удивительным милосердием смягчать их сердца, уговаривая не только забыть, но и простить совершенное злодеяние».

Старинная фреска изображает Риту, прижимающую к себе двух сыновей и указывающую им на Распятие с мягким, но решительным выражением. И тем не менее, она поняла, что была не в силах вселить в сердца мальчиков завет прощения.

Она как бы видела их перед собою уже мертвыми, и не только в духовном и моральном смысле, поскольку их молодость была теперь уже отравлена ненавистью, но и физически, ибо их неизбежно ожидала трагическая судьба. Вероятно, мальчики даже пытались уже что-то предпринять.

В старинном литургическом гимне, озаглавленном: «Привет, великодушная Рита!», который похож на «Stabat Mater», содержится смутный намек на риск, которому дети действительно подвергались: «Alma mater amorosa /circa tuos filios/ extitisti lacrimosa /praecavens exilium/ ne ex morte aerumnosa /sentirent supplicium».

Это можно перевести так: «О любящая материнская душа, ты залила слезами своих сыновей, пытаясь уберечь их от изгнания и от мук жестокой смерти».

Предание говорит о том, что Рите удалось умолить Бога взять мальчиков к себе, прежде чем они погибнут дважды: один раз — от смертельной заразы ненависти и вины и второй раз — по общественному приговору. И божественная благодать приняла жертву, приносимую Ритой от плоти своей, и вскоре Бог призвал к Себе ее сыновей.

Нам кажется невероятной сама мысль о том, что мать просит Бога забрать у нее сыновей, которых Он ей дал. Однако нас не удивляют почти ежедневно появляющиеся в газетах сообщения о родителях, которые отнимают жизнь у детей, и о детях, которые лишают жизни родителей; мы спокойно воспринимаем рассказы о том, как кто-то проклинает себя за то, что родился на свет или родил кого-то, или же о том, что кто-то пускает своих детей по пути, ведущему прямиком в ад — в этой или в той жизни.

Даже принимая во внимание то, что перед нами исключительный случай, и понимая горе матери, видящей, что ее сыновьям уготована гибель, мы должны признать величие поступка Риты. Отец и мать являются истинными родителями лишь тогда, когда они без колебаний могут вверить своих детей Тому, Кто Единственный является настоящим Отцом.

Оставшись одна, несчастная мать решила предать и себя в руки Бога, подав прошение о вступлении в женский монастырь св. Августина. Но ей было отказано. Печальные события ее жизни продолжали висеть над ней. Принять «кровавую вдову» означало вовлечь в право мести и монастырь, и его обитателей, неизбежно связанных по рождению или по родству с одной или другой борющейся стороной. Рита поняла, что эти двери не откроются, пока не будет достигнуто примирение между родней убийцы и убитого. И она сама взяла на себя труд налаживать связи прощения. Сколько ненависти и злобы, сколько презрения и отказов пришлось ей вынести, прежде чем растаяли ожесточенные сердца! Это был долгий, изнурительный труд, однако результат оказался чудом.

По преданию, отраженному в некоторых старинных рисунках, известно, что монахини несколько раз отказывались открыть ей двери монастыря, и она сумела войти туда при закрытых дверях, чудесным образом сопровождаемая и поддерживаемая св. Иоанном Крестителем, св. Августином и св. Николаем из Толентино — покровителями этих мест.

И там, в маленькой келье, Рита провела жизнь в раскаянии и молитве. Летописец был сух и лаконичен: «Сорок лет она с верностью и любовью служила Богу».

Вспоминают об одном ее простом и радостном послушании: «Однажды достопочтенная мать настоятельница пожелала испытать послушание блаженной Риты. Она поручила ей в течение долгого времени поливать сухое растение в ее огороде, и Рита делала это охотно и терпеливо».

И с тех пор этот побег снова начал давать обильные плоды.

Подобный пример встречается и во многих других биографиях святых. Так святая Тереза д'Авила рассказывает, что вменила в обязанность одной своей послушнице делать то же самое и не ожидала увидеть такой преданности.

Почти все, что нам известно о духовном облике Риты и о ее пути к святости, мы узнаем из необычного источника, очень древнего и строгого, а именно из ее надгробной надписи.

Живописные изображения и поэтическая надпись свидетельствуют о том, каковы были христианские таинства, составлявшие смысл ее существования.

Поэт сложил пятнадцать строк на кашианском диалекте, не слишком заботясь ни о красоте, ни о точности стиха, и тем не менее, он использовал очень сильные образы, продиктованные правдой.

Перед нами встает образ сильной женщины, которая от Креста Христова заимствовала свой свет и свое пламя. Она не избежала в мире самых жестоких страданий и самых тяжких и неизлечимых ран (вспомним о насильственной смерти мужа и о сыновьях, которых она принесла в жертву). И ничего она не ставила себе в заслугу, не желая никакой награды, кроме шипа с тернового венца Христа. И никаких других сокровищ она не пожелала иметь, кроме Того, которому целиком посвятила себя. И только после того, как целых пятнадцать лет она страдала от боли, причиняемой тернием, она ощутила себя достаточно чистой, чтобы подняться к блаженной жизни рая.

На каждом изображении Рита всегда носит на лбу знак своей таинственной раны.

Послушаем рассказ об этом чуде. Была Святая пятница, и Рита слушала трогательную проповедь о страстях Христовых:

«Вернувшись в монастырь, она сейчас же упала на колени перед Распятием, молясь и размышляя с любовью в сердце... Она молила Его, обливаясь слезами, пылкие и неистовые слова исходили из самого сердца, и она попросила Иисуса Христа об одной милости: дать ей почувствовать и испытать на своем теле такую же боль, какую Он испытал от шипа на своем священном терновом венце.., и ее просьба была исполнена: в середине лба она почувствовала не только боль от острых шипов, но один шип остался, образовав рану, превратившуюся в язву, которая осталась у нее на всю жизнь”.

Феномен стигматов нередок в жизни святых и заслуживает того, чтобы остановиться на нем, особенно в отношении святой Риты. Рассказ, который мы только что привели, в действительности, синтезирует почти все, что мы знаем о ее монашеской жизни. Вот что поражает нас в святых: чем больше укрепляются они в вере, чем больше «одухотворяются», тем больше приближаются они к таинству воплощения и страстей Христовых; и чем дальше они продвигаются по этому пути, тем больше постигают те стороны жизни, которые мы хотели бы преодолеть, ибо они слишком связаны с миром чувств.

Вернемся на минуту к Франциску Ассизскому, который попросил сделать ему «живые ясли», желая увидеть собственными глазами и пещеру, и солому, и быка, и осла, и дрожащего от холода ребенка. А еще вспомним Франциска, читающего проповедь во время празднования Святой Ночи: «Всякий раз, говоря слово “Иисус” или “Вифлеемский Младенец”, он проводил языком по губам, как бы желая вкусить сладость этого имени».

Так бывает, когда вера и любовь пронизывают все существо, а чувство в сердце достигает такой силы, что находит подтверждение в тонкой восприимчивости.

Феномен стигматов, безусловно, относится к чудесам, но его корни в том же самом порыве чувств. Душа и дух мистически ранены любовью к страдающему Христу — это настоящая любовь, абсолютно человеческая по отношению к Его распятому человечеству — в такой степени, что эта любовь находит материальное воплощение на теле.

Святой Франциск Салезский в «Трактате о любви к Богу» объяснил именно это явление на примере Франциска Ассизского, который постепенно насыщался любовью к своему распятому Иисусу до тех пор, пока избыток чувства не охватил все его внутренние способности, а затем и тело.

Он пишет: «Сколь велика должна быть любовь святого Франциска, когда он увидел образ нашего Господа, принесенного в жертву на кресте! Потрясенная, растроганная и как бы перелитая в эту боль душа была весьма расположена воспринять ощущения и стигматы любви и боли Величайшего своего Возлюбленного. Поскольку память притуплялась при воспоминании об этой божественной любви, вступало в силу воображение, дающее представление о ранах и кровоподтеках, которые в данный момент созерцали глаза, а разум получал живейшие картины, нарисованные воображением, и наконец любовь употребила всю силу воли, чтобы соотнести его страсти со страстями Любимого Христа. Таким образом, душа, несомненно, трансформировалась во второе Распятие и, будучи формой тела, она использовала свою власть, отпечатав боль ран, которыми она была поражена в местах, соответствовавших ранам ее Возлюбленного.

Любовь восхитительна, когда она обостряет воображение до такой степени, что оно выходит наружу» (Книга VI, гл. 15).

«Следовательно, любовь сделала видимыми внутренние муки святого Франциска, изранив его тело стрелой той же самой боли, которой было поражено сердце».

Франциск Ассизский, Катерина Сиенская, Рита из Кашии, Катерина из Генуи, Анджела из Фолиньо, отец Пий из Пьетрельчины — это лишь некоторые имена в длинной цепи, не порвавшейся и до наших дней.

Из многих других рассеянных сведений старинной биографии Риты мы узнаем о том, что шип в ее лбу был как бы внешним проявлением многолетнего стоического терпения, с которым она переносила болезнь, приковавшую ее на долгие годы к убогому ложу и лишившую сил (и даже потребности) питаться.

Однако она всегда была окружена любовью и почитанием монахинь и всего народа Кашии.

Говорили, что теперь она нуждалась только в Евхаристии. В последние дни ее жизни произошел случай, еще более украсивший предание о ней:

«Итак, Господь Бог наш соблаговолил подать явные знаки Своей любви к возлюбленной невесте. В самый разгар зимы, когда все было покрыто снегом, одна добрая родственница решила навестить ее и спросила, не надо ли ей чего-либо принести из дома. Рита ответила, что хотела бы розу и две винных ягоды из ее огорода. Женщина улыбнулась, решив, что Рита бредит от тяжелой болезни. Придя домой и направившись в огород, она увидела на розовом кусте, лишенном всякой зелени и покрытом снегом, прекрасную розу, а на дереве — две зрелые винные ягоды. Ошеломленная женщина, увидев цветок и чудесные плоды, появившиеся среди зимы, на морозе, сорвала их и принесла Рите».

Этот эпизод объясняет также предание о розах. Повсюду, где есть церковь, посвященная Рите, в день ее праздника, 22 мая, к этим местам стекаются толпы верующих с букетами роз, которые потом освящаются.

Это было не просто доброе чудо, но и мистический обмен: в течение стольких лет Рита носила на лбу болезненную рану от шипа и теперь, в конце ее страданий, Христос даровал ей взамен розу.

Когда Рита умерла «...и немедленно колокола монастыря сами собой зазвонили», к ее телу потянулся нескончаемый поток знакомых и верующих, а от тела исходил сильный аромат (что было неоднократно засвидетельствовано вплоть до наших дней), поэтому ее тело, согласно старинному свидетельству, «никогда не было захоронено и никогда не портилось». Тело Риты было сразу же выставлено для поклонения на хорах монастыря.

Известно, что торжественный праздник блаженной Риты отмечался в присутствии консулов Кашии, которые раздавали богатые подарки, по крайней мере с 1545 года, за много десятилетий до ее официальной канонизации со стороны Церкви.

На процессе канонизации в 1626 году приходский священник Кашии свидетельствовал, что «ежедневно почти все жители этих мест приходят к телу блаженной Риты, где получают благодеяния, и я слышал от старожилов, что в прошлом было то же самое».

С тех пор постоянный, нескончаемый поток паломников связывает это маленькое селение Умбрии со всем миром. В Рите ищут «Святую невозможного» в том смысле, что все может та, которая так много знала и так сильно любила. Верующие видят в ней девушку, стремящуюся к Богу; женщину, выдержавшую испытание нелегким браком; жену, насильственно лишенную мужа; мать, которая идет на все ради спасения своих детей; вдову, способную прощать и сеять добро; женщину, принесшую себя в жертву и стоящую рядом с Крестом, чтобы получить и отдать другим благодать и спасение.

В истории нашего народа Рита — младшая сестра двух великих святых Умбрии: великого патриарха святого Бенедикта из Норчии (расположенной в нескольких километрах от Кашии) и святого Франциска Ассизского. Однако, может быть, она наиболее любима в народе, и именно ее Папа Лев XIII назвал «драгоценной жемчужиной Умбрии».

К содержанию: "Антонио Сикари. Портреты святых."

Скачать книгу: "Антонио Сикари. Портреты святых."

Рекомендуйте эту страницу другу!